Сибирские огни, 1958, № 9

Вороной еще громче заржал, взволновал других лошадей, с силой забил о что-то подковами, рванулся из коновязи так, что она заскрипела. — Ну, ты, не балуй! Чего тебя надирает! — раздался чей-то грубо­ ватый окрик. — Смотри у меня!.. В груди Налетова заныло мучительно. — Чего это он, правда? Почуял, что ли, кого? — спросил другой.— Может, шел к нам кто? — А кому идти-то? Наши все дома. Кровь ударила в виски Налетову. — Проклятые! — прошептал он, адресуя это ругательство к неожи­ данным слезам, которые ощутил на ресницах, и почти побежал... 42 Теперь ясно: дорога ведет в болото. Местами она, узкая, с глубоки­ ми выбоинами, уже залита затхлой водой. Гитлеровцы преследуют по пятам. В сумерках предстоящего рассве­ та их еще не видно, но слышен лай собак, иногда доносятся и отдельные выкрики. Оторваться от немцев, даже после короткой схватки, не уда­ лось. В голове группы — Курганов, замыкающим — Романов. Боец ранен в мякоть ноги, идти ему трудно, нога опухла, но виду он не подает. В темноте незаметно, как все больше и больше он прихрамы­ вает. Боль с каждой минутой сильней и сильней распространяется к бед­ ру. Скоро она свяжет, не даст идти, заставит и остальных остановиться, принять открытый неравный бой. Так или иначе, но раненому далеко не уйти. А немцы совсем уже близко. Значит... Да, да. Другого выхода нет. Только... как это сделать незаметно? Впереди — спина Ильи Кремнева. Надо, обязательно надо его обо­ гнать, чтобы он оказался замыкающим. И боец, напрягая последние си­ лы, стараясь не хромать и не стонать, обходит Кремнева. Потом он опе­ режает Галкова. Так. Еще! Вот позади — Третьяков. Дистанция между идущими равна трем-пяти, а иногда и шести-семи метрам. Романов вни­ мательно осматривается по сторонам. На повороте дороги появляется чахлый кустарник, покрывший вер­ шинки большущих кочек. Оглянувшись, Романов ныряет в него и падает в кочки. Он слышит, как, чавкая в грязи ногами, проходят Третьяков, паренек из разведроты, Галков и, наконец, Кремнев. Романов пятерней трет обросшее щетиной лицо, усы, ставшие еще длиннее, и с минуту лежит неподвижно. Все силы, которые были, он вло­ жил на то, чтобы идти. Но далеко, он все-таки не уйдет, а они, быть мо­ жет, уйдут. Они должны уйти! Они здоровы и смогут выполнить задание. А он не сможет. Нет... Чего бы он ни отдал, чтобы только жить! «Лягу­ шата, мои лягушата...» — шепчет он, вспомнив о Катьке и Мишке... Романов прислушивается. Шаги удаляются. Не заметили! Он раду­ ется и все-таки по коже дерет мороз. Отчетливей доносятся выкрики немцев и лай собак. Скоро гитлеров­ цы будут здесь, скоро... Сорок два года прожил Романов. Еще бы прожить лет тридцать, а то и сорок. Он верил всегда и верит сейчас, что жизнь уже от рождения хороша. Она хороша у мокрого розоватого соска матери ‘и в детских забавах, прекрасна в труде и в любви, чудесна в отцовстве, в почетной старости... Д а мало ли радостей жизни?! Говорят, что если прожил не зря, то следует и умирать спокойно.