Сибирские огни, 1958, № 9

Грузно приседая, за ее плечо держался раненый в стопу ноги Сергей Зеленцов, ротный повар. Еще недавно он лихо отплясывал с Надей на полянке в расположении батальона. А теперь тяжело дышит, измучен, .подавлен. — Что, Сережа, не повезло? — В ногу, проклятая, угодила... Лучше бы в руку!.. — Ничего, Сергей, еще не раз спляшешь. Ничего... Сергей, облегченно вздохнув, отвечает: — Спасибо... , . , В линии обороны Надя заняла тыловую землянку.' Стоило сделать двум-трем бойцам перевязки, как в землянке запахло йодом, карболкой, коллодием и всеми лекарствами медсанбата. Начинало темнеть. Немцы в атаку больше не пошли. А ночью сапе­ ры сами напали на них и в короткой схватке отбили часть наших, со­ ветских людей, копавших окопы. Хаво, не разобравшись в темноте, но услышав чей-то стон и приняв маленькую фигурку за мальчугана, сгреб ее в охапку и принес прямо к Наде в санпункт. При свете керосиновой лампы все сразу же обнаружили, что это — девушка. Ее'прикладом в плечо ударил немецкий солдат и оглушило гранатой. Очнувшись, она назвала себя Катей и тихо заплакала, закрыв .лицо руками. Григорий, покинув землянку, еще долго стоял у двери и прислуши­ вался к голосу девушки, которая рассказывала про жизнь по ту сторону фронта. Через день он'умудрился сбегать в медсанбат. А еще через день узнал, что Катя уже выписана и направлена для какой-то цели в штаб армии. Вскоре на ложке его появилась буква «К». И когда Галков, об­ ратив на это внимание, подозрительно уставился в глаза взгрустнувше­ му Григорию, тот сердито буркнул: — Отстань... 36 Но не только Григорий думал о Кате. Уткнувшись лицом в засаленную подушку, Курт Мюллер видит пе­ ред собой то хилую фигурку Швабе с ременной плетью в руках, то карие глаза русской девушки. Дощатая переборка гудит. Стены, пол и потолок вздрагивают. Кто- то, фальшивя, выдувает на губной гармошке модный фокстрот «Розе- Мунде». Кто-то горланит: Отдай свое сердце, красотка, И ножки свои мне отдай!.. За окном глухая непроглядная ночь. Там черный лес, бескрайние просторы, холодная земля с вечными запахами окопной сырости. Поче­ му-то в эту минуту все кажется чужим, давно осточертевшим. Однажды, рассматривая медаль отца, Курт воскликнул: — Вот о такой и я мечтаю, отец! — И зря, — ответил тот. — Ты еще не знаешь оборотную сторону медали. Что он этим хотел сказать? Что? Может, хотел напомнить о проби­ той пулей: ноге? Курт замечал не раз, что за отцом водятся странности и взгляды его на жизнь устарели. Когда Курт пятнадцати лет играл на память тридцать две знаменитые вариации Бетховена и мог без ошибки