Сибирские огни, 1958, № 9

ных условиях даже небольшую отдельную щель — это роскошь. Ей очень хотелось побыть наедине со своими мыслями, немного вздремнуть. Она снимает брезентовые сапожки, стелит шинель и прячется с головой под плащ-палатку. Но от стен все равно холодит. Закрыв глаза, она свертывается калачиком и кажется себе очень маленькой, беспомощной, всеми забытой. Помнит ли о ней Олег? Что сейчас с ним? Лозовенко? Лозовенко, где ты?! Фу, черт, пообдерешься весь! В щель бьет слепящий луч карманного фонаря. — А? Что? — жмурясь и прикрывая рукой глаза, отвечает Надя и поспешно садится. — Д а ты не бойся, это я, комбат. Налетов боком протискивается в щель. — Видишь, сорвал шкуру, консервы открывал... На ладони его левой руки глубокий порез. Кровь крупными капля­ ми падает к носкам сапог. Но Налетов даже весел и словно доволен случившимся. Он ставит фонарик на край лежанки. Надя успевает обуть сапожки и раскрыть сумку с медикаментами. Щель настолько низка, что стоять в полный рост невозможно. Налетов присаживается напротив Нади. — Смелей, смелей! — подбадривает он, наблюдая, как она осто­ рожно тампоном ваты обтирает с ладони кровь. — Не больно? — по привычке спрашивает Надя. Он иронически переходит на «вы». — Я вижу, вы сострадательная медичка, но не для каждой раны годится примочка, понятно? Надя молча бинтует руку. — Я почему-то всегда считал, что у каждой докторши не сердце, а камень! Надя морщится: от Налетова разит водкой. — Сердце, сердце, — к чему-то повторяет Налетов, — вздохи да ахи. Вы, женщины, прямо-таки эфирные создания. И для чего вас бог только создал?! , Надю настораживает его наигранный и в то же время нагловатый тон: — Но ваша мать тоже женщина... Налетов не обращает на это внимания. Он тупо смотрит в лицо де­ вушки. Взгляд его задерживается на пухловато-сочных губах, скользит на грудь и снова впивается в губы. Кровь приливает к лицу Налетова. Он чувствует тепло, идущее от нее. Ему кажется, что он ощущает дыха­ ние Нади на своем лице... Наконец, ее слова доходят до его сознания. — Мать есть мать, — неопределенно подтверждает он, закусывает губу и, отвернувшись, хмурится... Рука перевязана, но он, по-видимому, не думает уходить. И, словно стряхнув с себя хмель, он тихо смеется: — А вы, доктор Надя, когда-нибудь влюблялись? -—■ К чему все это, товарищ комбат? — К чему да к чему! Комбат да комбат! А что, комбат не человек? С ним и говорить нельзя, как с человеком? В голосе Налетова раздражение. Он смотрит с обидой куда-то по­ мимо нее. Наде становится неловко. — Зачем же так? Все мы люди... Раздражение Налетова мгновенно проходит: — А я вот вспоминаю, как влюбился первый раз. И второй, и тре­ тий. Смотри, доктор, берегись, начну еще объясняться... — Д а я не из трусливых, — пробует отшутиться Надя. — Ну, и порядок!.. Вот, послушай! Когда-то жила у нас на кварти- 3*