Сибирские огни, 1958, № 9

32 •*= Л. КУКУЕВ ле войны поженил бы их. «И чего только на белом свете не бывает». Гри­ горий сует «вальтер» в карман. На фоне зарева маячат две или три фигуры. Голоса незнакомые. Где-то гудят машины. Должно быть, артиллеристы выкатывают орудия на прямые наводки. Немцы начинают палить ракеты. Сейчас не пой­ мешь, где их, а где наш передний край. Часть старых позиций немцы от­ дали, часть удерживают. Через четверть часа в блиндаже становится шумно и тесно. Малы­ шев пообещал саперов до утра не трогать. Ночью он перегруппирует си­ лы. На поле уже снуют минометчики, связисты, петеэровцы, стрелки, на­ блюдатели, связные. Курганов усаживается возле стола. Щеки его заметно ввалились, резче обозначились скулы, подбородок оброс щетиной, глаза кажутся очень большими, мягкие волосы скатались и взлохмачены. Спать хочет­ ся до дурмана в голове. — Товарищ лейтенант, перекусите, — басит Хаво и, не получив от­ вета, решает, что правильно — перекусить надо. Желая произвести эффект, он быстро и ловко наливает в кружку трофейное вино. Курганов нюхает и недовольно морщится. «Значит, брезгует», — заключает боец. На столе появляется вторая кружка. У Хаво в запасе спирт. Флягу с водой он ставит рядом. Курганов отпивает два глотка спирта и запивает глотком воды пря­ мо из фляги. Потом он ложкой достает огурец, медленно пережевывает и пододвигает банку Хаво и своему рыжеголовому, веснушчатому по­ мощнику: — Закусывайте, чего уставились, как на мадонну? Хаво не знает, кто такая мадонна, но, должно быть, недурная особа, если о ней говорит лейтенант. Он еще ни разу не слышал, чтобы его ко­ мандир говорил о женщинах. Олег испытывает чувство приятной расслабленности и усаживается на кровать, где еще недавно сидел Мюллер и слушал Бушке... Сон приходит быстро и властно. Еще минута — и Олег безмятежно спит. Когда он раскрывает глаза, бойцы лежат на полу вперемешку. Лю­ дей во взводе осталось немного. Олег — семнадцатый. «А с этим жить можно», — вспоминает он слова Третьякова. Галков полулежит в ногах у Хаво, а тот сидит, опершись спиной о стенку, чадя «козьей ножкой». Рядом с Хаво — Третьяков читает пись­ мо. У него в ногах, положив под голову вещмешок и расстелив шинель, лежит на спине и глядит в потолок Романов. Он всегда хмур и сосредо­ точен на каких-то своих затаенных мыслях. Говорят, что его сестру во Львове изнасиловали немцы, а потом расстреляли вместе с матерью. Сам он — уралец, там и семья. Лохматые черные брови Романова поч­ ти срослись на переносье. У него черные, словно вороненые, стриженые волосы, черные глаза, черные усы. На щеке длинный шрам — память Хасана. В бою он не суетлив, но беспощаден. Курганов не видел никог­ да, чтоб Романов смеялся, не слышал, чтоб пел со всеми. Когда-то Рома­ нов был в дивизионной разведке. Дважды ходил за «языком», но каж ­ дый раз возвращался с полуживой, никому не нужной ношей... Третьяков, повернувшись к лампе, читает письмо. Рыжая щетина его бороды и золотистые веснушки сливаются сейчас с цветом зардевше­ гося от волнения лица. Читает он медленно, почти по складам и поэто­ му еще больше волнуется. «...А еще, папка, напиши, сколько набил фрицев, Димка Мехедов меня задирает, говорит, что саперы не воюют, а окопы роют. Заместо винтовок, мол, — лопаты. Получишь награду —■напиши и письма под­