Сибирские огни, 1958, № 9
— Их бин оберлейтенант! Это прозвучало нагловато и с претензией на эффект. Было непонят но, что, собственно, желал подчеркнуть офицер. Хаво, стоявший сбоку и прекрасно понявший ответ, взял «для по рядка» гитлеровца за плечо и придавил его к месту. Он все еще терялся в догадках: кого же, кого напоминал’ ему этот немец? — Тоже мне обер нашелся. Дурак ты, а не обер. Сиди и не рыпайся. Курганов не возразил против такого вмешательства, и, кажется, это отрезвляюще подействовало на офицера. Сумка с документами гитле ровца висела уже на плече Олега, с ней он займется потом, а сейчас на стойчивей повторил: — Номер части? — Я не имею права. Я офицер и давал присягу. Оберлейтенант отодвинулся от сидящего рядом солдата, давая тем самым понять, что даже и в данном положении пленника для него святы законы субординации. — А я заставлю говорить, потребуется — избавлю и от присяги, — тихо и внятно произнес Олег. — Здесь не кабаре и нечего фокусничать. Согну две березы, привяжу за ноги и вздерну... В глазах его было столько ненависти и решимости, что солдат заер зал на месте. Он хотел что-то сказать, но не решился. Офицер побледнел, но, очевидно, решение вести себя «достойно» на глазах солдата все еще не покидало его. — Это насилие, — заворчал обиженно обер. — Кто вы такие? Куч ка обреченных бродяг, именующих себя партизанами! — И он, вскинув голову, презрительно уставился на Курганова, чувствуя в нем старшего. Курганов нехотя расстегнул верхнюю пуговицу маскхалата, и гитле ровец увидел два зеленых кубика на полевых петлицах. Ослабив шну рок, Курганов закинул назад капюшон и поправил пилотку с пятиконеч ной звездочкой. Лицо офицера перекосилось, и он поспешно и сбивчиво заговорил на ломаном русском языке. Хаво вздрогнул и уставился ему в рот. Казалось, пленный совсем потерял голову. Он то пытался объяснить, что честь мундира не позволяет ему разглашать военную тайну, то наме кал, что мог бы кое о чем и сообщить, но не знает, как это сделать; то вдруг утверждал, что этот насильственный допрос нарушает все между народные правила обращения с военнопленными и решения Гаагской конвенции... Курганов не вытерпел и рассмеялся. Неуклюжий, медлительный Га поненко, узнав, в чем дело, даже присел, почесал мускулистую шею воз ле затылка и присвистнул. Галков презрительно поморщился и почувст вовал, как чешутся его кулаки. Третьяков осуждающе покачал головой и сплюнул. А Хаво бесцеремонно поднес гитлеровцу кулак под нос. Всем стало понятно, что офицер делал ход конем. Он все на что-то рассчитывал, однако присутствие солдата стесняло его, не позволяло быть откровенным. — Эх ты, падаль! А это видел? Русскую землю поганите, баб наших вешать умеете, а права к себе требуете?! И, выкрикнув это, Хаво вдруг вспомнил! Глаза его стали узкими и острыми, как лезвие. Кулак-булыжник сжался так, что кожа на косточ ках побелела: — Так вот. мы и встретились! Не ты ли, субчик, приезжал в тюрь му за заключенными?.. Курганов перевел. Гитлеровец вскочил было с валежины, но стоя щий сзади Гапоненко опустил широкую пятерню на его погон. — Что, гнида?! Не думал, что все равно нарвешься? — процедил
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2