Сибирские огни, 1958, № 8
приходилось балансировать, и казалось, что вот-вот он свалится. Кру шинский начал раскаиваться, что поехал и теряет попусту столь дорогое время. Он был готов уже повернуть обратно, как вдруг каюр распласт- нул тишину резким гортанным криком, взмахнул палкой, и в то же мгно вение нарты рванулись, прыгнули и понеслись. Крушинский ухватился руками за перекладины нарт. Снежная пыль остро и больно ударила в лицо. Нарты летели, и походило, что все поднялось на воздух: олени, нарты, спина каюра, снег, березы — все путалось в неистовом воздуш ном омуте. И трудно стало дышать — ветер перехватывал дыхание. Олени вынесли нарты на простор тундры — последние березки оста лись позади. Перед глазами возникло изумительное зрелище. Нависший над горизонтом кровавый сгусток солнца бросал на беспредельный белый покров тундры красные отблески, и она горела и дымилась руби новой снежной пылью. Купол неба был густо-синий, и по нему плыл лег чайший, прозрачный пушок ущербленной луны. С востока островерхой стеной фантастического сумрака на тундру надвигались горы. Они ко лыхались, эти громады густой сине-розовой мглы, формы их тел меня лись, и их ощупывали гигантские блуждающие тени. Горизонт был за лит черной тяжеловесной тушью, непроницаемой для глаза. Горы выхо дили в пылающую тундру из-за стальной завесы, отделяющей один мир от другого, и невозможно было поверить, что там, за этим занавесом, есть та же земля, тот же мир, а не нечто незнаемое и неизведанное. Крушинский не любил сказок: его стихией была жизнь, но той сказ ке, которую он теперь видел, нельзя было не поверить. Какой простор! Тундра казалась еще шире, чем осенью, когда он впервые увидел ее. Краски стали ярче, а контрасты разительнее! Здесь, вдали от людей, в извечном безмолвии, природа устраивала свои неистовые пышные празд нества. А олени неслись, задрав головы, словно на бегу пили сказочно окра шенный воздушный напиток, струящийся из темных небесных глубин. Они красиво выкидывали вперед тонкие ноги, их шаг был широк, смел, ритмичен, и в нем чувствовалась уверенность бегунов в своих силах. Кто, увидев глаза мчащегося оленя, не признает, что они преобразились и что в них зажглись огни, которых не было, когда олень отдыхал? Но вот олени умерили бег... И это показалось странным, как быва ет, когда после грома наступает полная тишина. Они снова опустили го ловы, и тела их сделались рыхлыми, животы вздулись, острые линии хребтов обмякли и спрятались под густой шерстью. Олени медленно тя нули нарты к причалу, откуда доносились громкие возгласы и крики. Ка юр, -повернув голову к Крушинекому, вопросительно смотрел на него все с той же чуть заметной улыбкой на тонких губах. Слезая с нарт, Крушинский снял рукавицу и подал руку каюру: -^- Спасибо. Молодцы! •—• Последнее относилось к оленям. Теперь лицо каюра озарилось широкой улыбкой: —- Мы — сигда так! Мы — молосцы... — Он не отделял себя от оленей. Крушинский пошел к кучке людей около облепленного снегом па ровоза. И только теперь он почувствовал, что его ноги и руки оцепенели: всю дорогу он неудобно сидел, вытянув ноги и вцепившись руками в нарты, чтобы не упасть. Вдаль от берега по снежной выемке уходила в тундру, видимо, недавно уложенная узкоколейная железная дорога. Рельсы не были еще выправлены, извивались змейками на редких реб рах шпал. Паровоз стоял на берегу, недалеко от кромки льда. Нужно было протащить его несколько десятков метров, чтобы поставить на рельсы. Паровоз стоял, обвязанный стальными тросами. К концам их прикреплены постромки восьми лошадей. При появлении незнакомого
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2