Сибирские огни, 1958, № 8

я подарю их дяде. Умный горшок! Хоро­ ший горшок!» Вчитайтесь внимательно в этот отры­ вок из монолога Баира, и в вашем вооб­ ражении предстанет сцена детского те­ атра, на которой развертывается инте­ ресное действие. А если вы узнаете, ка­ ким способом Баир обнаружил горшок (его привел сюда двигавшийся сам со­ бою посох, врученный таинственным Странником и стремившийся к родной матери-ооине, придя к которой, посох снова стал живой золотистой ветвью де­ рева, и ветвь склонилась до земли, ука­ зав листьями, где зарыт горшок); если вам станет известно, что едва Баир на­ чал копать яму, как из нее одна за д р у ­ гой поднялись три огромные змеи, с ко­ торыми ему пришлось выдержать бой, и уже после этого смог освободить из- под земли горшок, то вам станет ясен драматургический метод автора и самый принцип построения этой, так сказать, стопроцентно тюзовской поэтической сказки. Во втором акте мы узнаем со слов жены злого нойона Галсана, что Баир «раздает монеты, одежду и скот напра­ во и налево... У Гомбо был один рваный халат па семь дочерей, а сегодня они щеголяют в таких нарядных одеждах, каких ты мне никогда не дарил... По­ смотри». (Кстати сказать, это дает воз­ можность автору органически ввести в действие народные игры и танцы мон­ гольской молодежи, а постановщику, художнику и балетмейстеру спектакля— создать красочную массовую сцену!) Потом подтверждает и сам Баир, что «у каждого бедняка в улусе теперь есть все, что надо». Казалось бы, «круг замкнулся», воз­ можности сюжета исчерпаны. Ведь на­ мерения главного героя осуществились: нойон Галсан бесится со злости, поняв, что он не сможет больше эксплуатиро­ вать бедняков, одалживать им деньги с обязательством вернуть ему сумму... в тридцать раз большую или отрабатывать долг. А все закабаленные им должники получили возможность, никого не экс­ плуатируя (но и не трудясь), приобре­ тать буквально безграничные средства. Но именно здесь, в середине второго акта автор резко поворачивает «рычаг» сюжета. И действие стремительно раз­ вивается в совершенно новом направле­ нии. Вспомним первую оценку, данную Баиром горшку: «— Умный горшок. Хороший горшок». Теперь он заявляет: «— Мне надоел этот горшок...». Эта не­ ожиданная реплика звучит в остроум­ ной и, я бы сказал, содержащей фило­ софский смысл сцене Баира с его дя­ дей. Во время диалога с Баиром дядя, великолепный резчик по кости, все вре­ мя работает, нанося замысловатый узор на ножны — изящный футляр для ножа. Разговор о горшке старик то и дело перебивает словами удовлетворе­ ния по поводу результатов своего труда, а вместе с тем он отказывается понимать Баира, собирающегося добывать средст­ ва для жизни охотой: «— Сел бы у чу­ десного горшка и таскал бы из него мо­ неты». Он приходит в ужас, узнав о на­ мерении племянника сбросить горшок со скалы в море: ведь, владея горшком, «жители улуса всегда смогут иметь все, что им надо». Тогда Баир решает устроить ему шутливое и, вместе с тем, очень важное психологическое испытание: «— Ты со­ бираешься сделать, — говорит он, — второй такой же нож? Отлично. Но за­ чем же зря трудиться? Вот я сейчас бро­ шу этот нож в горшок — и у тебя в ту же секунду появятся два одинаковых ножа. А потом — четыре, и сколько хо­ чешь!». И тогда в сценическом действии есте­ ственно раскрывается одна из главных тем всего творчества Маляревского — тема красоты труда, его облагораживаю­ щего влияния, тема труда, как вечного и бесценного сокровища: « Д я д я (испуганно). Не надо, не надо, Баир! (Выхватывает у него нож). Когда я работал над ним, у меня пело сердце и радовались глаза и я говорил себе: «Хэ, старый Доржи умеет делать краси­ вые вещи». А ты хочешь лишить меня этой радости!..». Не сможет не вспомнить этих слов ма­ ленький зритель, увидев в следующем акте измученного богача Галсана, сидя­ щего у того же горшка, отобранного с помощью несправедливого судьи у Баира: « Г а л с а н , Ой, как мне хочется есть и пить. (Берет кувшин, подносит ко рту). Но нельзя, нельзя! (Отставил кувшин, бросает монеты). Ну, быстрей, быстрей! Еще! Еще! Руки мои не гнутся. Сон оседлал мои глаза. Но я должен бросать и брать, бросать и брать! Ж е н а . Я помогу тебе. Я тоже буду бросать и брать!» Эта манера драматургического письма Маляревского, конечно, очень четко- подсказывает даже читателю, а не толь­ ко зрителю, что и как происходит. Мы словно видим отуманенные жадностью, прикованные к горшку взоры четы бо­ гачей, их конвульсивные движения, ко­ торыми сопровождаются слова: «Бро­ сать и брать!», слышим характерные «бормочущие» интонации! Без назойливой дидактики пьеса при­ водит детей к пониманию того, что ТРУД — ЭТО радостная необходимость! А к тем, кто стремится приобретать жизненные блага, не трудясь, автор вы­ зывает презрение. Интересно, что, по мере развертыва­ ния действия, волшебный сосуд приобре­ тает и совершенно новую функцию: он становится в глазах зрителей как бы безошибочно действующим испытателем положительных и отрицательных качеств