Сибирские огни, 1958, № 8

вич — шестидесятилетний старик, бодрый еще, правда, но Оля-то не то, что в жены, — во внучки ему годится. Дружок мой запил с горя, хотел убить ее, но я удержал. Подходит время, получаем приглашение на свадьбу. Василий порвал бу­ мажку, растоптал ее ногами, а я все-таки решил сходить. Прихожу, Олечка под­ бежала ко мне: «А где Вася?» — «Как тебе не стыдно, говорю ей.— Еще спра­ шиваешь». — «Эх, и глупый же он? Я, же для него так сделала». Я удивляюсь, а она шепчет, змея: «Подожди, все поймешь». Ну, ладно, сижу на свадьбе, что же думаю, дальше будет. «Молодой» скоро спился, его унесли, а она ведет ме­ ня в свою комнату. «Вот, говорит, смотри», и показывает сберкнижку. На сбер­ книжке — миллион. «Твоя?» — спрашиваю. «Моя. Подарок. Когда умрет, еще больше будет. Нам с Васей надолго хватит». Посмотрел я ей в глаза и толкую: «Дорогая же ты, значит, тварь, если за тебя столько платят. Только зря беспо­ коишься: Василий в твоих миллионах не нуждается». Повернулся и пошел. Старик вскорости помер, и она на всех парусах направилась к Василию, но он даже взглянуть на нее не захотел, прогнал и заставил вымыть дверную- ручку, потому что она за нее бралась. Крепкий был. А Оля, значит, порасстраивалась некоторое время для порядка, потом на­ шла какого-то студента и за него вышла. — Ловкая была, стерва, — сказал кто-то. — Есть такие! — Есть, — согласился, усмехаясь, механик.— А к чему я рассказал это?' Вы, молодежь, бывает, не знаете, как стальной трос от гнилой веревочки отли­ чить. Скажем, та же Оля. Обобрал ее студент, бросил, и вся жизнь у нее чепу­ ховой вышла, в позоре. — Так-то оно так. Но пожила зато нарастопашку. — Нашел чему позавидовать! Паскудство — не жизнь. — Всякий свое понятие имеет. А, по-моему, хлесткая баба. Молодец! Завязывается спор, и когда он отчаянно обостряется, кто-то говорит: — А ну вас! Сцепились, как петухи. Трескотят: в ушах звон. Кое-как спорщиков унимают, пригрозив выбросить за борт. Берега темнеют, а буруны за кормой похожи на прямую дорогу, рассека­ ющую Енисей. Кто-то говорит: — Смотри-ка, хлопцы! В небе плывут большие белые птицы. Они чуть-чуть машут косыми крыль­ ями, вытянув белые шеи, и сам енисейский вечер, радуясь, несет их в розовом, небе. — До чего красивые птицы! Мы молча следим за их полетом. Куда вы, лебеди?! Я вспоминаю грустную историю про лебедей, слышанную мной от пожи­ лого матроса. Один енисейский бакенщик жил вблизи от озера. Поздней осенью он поймал двух лебедят, отставших от станицы, всю зиму кормил их, а весной выпустил. Лебеди свили на озере гнездо, вывели птенцов, а осенью улетели. Весной они вернулись. Их была уже большая стая. С годами лебеди стали совсем ручными, а улетая, делали прощальный круг над домиком друга. Лебедей развелось много, они привыкли к бакенщику и совсем не боялись его. А когда он выезжал в лодочке -на озеро, они плавали за ним. Но бакенщик умер, приехал другой, начал стрелять птиц и в два года унич­ тожил всех. Всех до одного: не дрогнула рука, не облилась кровью слепая душа. Садилось солнце, Енисей играл перекатной волной. Надо было готовиться к вахте, и все разошлись. Под палубой бормотали винты, за кормой стлалась ровная дорога бурунов. В небе все еще плыли царственные птицы, розовые от заката. IX. К а п и т а н Вчера ночью я проснулся от того, что двигатели теплохода неожиданно смокли. Я выглянул в иллюминатор... Над рекой нависла серая мгла, пахло дымом, видно, опять шли сквозь пожары. Сверху из рубки глухо доносились голоса, но немного погодя, и они стихли. Не виднелось ни одного огонька, не слы­ шалось ни звука. Одевшись, я поднялся в рубку. Там был Семен, который испуганно взгля­ нул -на меня. Лицо у него было расстроенное, встревоженное. — На мели сидим, — почему-то очень тихо сказал он. — Ну! Не шутишь? — Что ты? Какие шутки? На столике лежала раскрытая карта, валялась чья-то забытая шапка...