Сибирские огни, 1958, № 8

Тем не менее, обо всех в команде он высказал собственное, вполне опреде­ ленное, мнение. О радисте он сказал так: — Хороший парень, но гордый, как памятник. Второй штурман Митя, по его определению, пустельга, но, между прочим, веселый вроде стрекозы. Механик — «головастый» мужик, а что плохо — по­ трепать о себе любит, иной раз слушать неохота. Вообще, в команде много хо­ роших ребят, и жить на теплоходе можно. Определеннее всего Толя высказался о первом штурмане старпоме т—■ Викторе Львовиче Новикове: — Волк! Чуть чего — съест и косточки обгложет. Этого бойся. Пользуясь советом Толи, я приглядывался к команде и тоже находил, что среди мотористов, матросов, штурманов и механиков, действительно, много хо­ роших ребят, с которыми отлично «жить можно». А что касается старпома,. то вопреки толиному определению, он мне очень понравился — краснощекий, громкоголосый, общительный — в нем, право же, не было ничего волчьего Од­ нако, памятуя о том, что познание человека — самое трудное из всех знаний я не торопился с выводами... Вечерело. Вспыхнул первый бакен, и струйка ярко-красной крови проли­ лась по воде. За крошечной лодочкой бакенщика вытянулся серебряный след. Вдруг из-за поворота реки показалось судно: стремительный длинный корпус почти весь в воде, белая надстройка, высокая мачта. «Харьков» идет, — сказал Толя. —/ Это такой же сухогрузный тепло­ ход, как и наш. Судно, распластывая воду, быстро приближалось. Вскипали седые буруны, под форштевнем, неслась навстречу мачта. Еще минута — и мы поровнялись берега мягко откликнулись на короткие гудки приветствий, и вот уже нет «Харькова», лишь издали мигает свет его иллюминаторов. — Пора к вахте готовиться, — сказал Толя. — У меня ночная... Я долго не мог уйти с носа. Берега потемнели, раздвинулись, а в Енисее отразилось огромное, усеянное звездами небо. Какая жизнь впереди, какие II. Тревожны е радиограммы В рубке, насквозь пронизанной светом, по-утреннему тихо. Всюду солнце: косыми полосами оно лежит на полу, дробится в стеклах приборов. Оно только что взошло, и на берегах, на реке, на небе все розовое. Нам навстречу почти от самого горизонта катятся золотые волны. В окна временами залетает ветер и начинает хозяйничать в рубке: перелистывает на столе радиограммы, шелестит листами лоции. Чудесное утро! Старпом, тот самый Виктор Львович Новиков, которого Толя назвал вол­ ком, о чем-то задумался. Он улыбается, и эта улыбка делает лицо его совсем молодым. Оно по-утреннему розовое, припухлое, и когда он время от времени подает мне команду, голос у него тоже мягкий, утренний. Мне приходит в голову очень не новая, но уютная м|ысль, что человеку для счастья нужно не так уж много: такое вот утро на играющей солнцем реке, вы­ сокое небо и мир на душе. Хотелось, чтобы это радостное утро продолжалось не сменяясь хлопотливым днем. Но мир был разрушен самым неожиданным образом. На мостике появился Федя, наш радист, и подал радиограмму. — Радуйтесь! — сказал он мрачно. — «Ставрополь»1разбился. — Что ты?! Не может быть! Федя молча поворачивается и уходит, а мы читаем радиограмму: «Сухо­ грузный теплоход «Ставрополь», проходя через порог, натолкнулся на камень и получил пробоину в корпусе. Принимаются меры по спасению груза»... — М-да! Веселенькая новость! — уже другим, не утренним, голосом го­ ворит Виктор Львович, и с его лица сразу сходцт детская беспечность —• Опять на Казачинском... Известие о несчастий было особенно тревожным потому, что «Ставрополь» наш сосед по рейсам. Мы всегда ходили за ним и сейчас шли следом кило­ метрах в полутораста. Минут пятнадцать спустя, в рубке было полно народа. Говорили о «Став­ рополе», о пороге, до которого нам оставалось несколько часов хода. Как-то нам удастся пройти? А полчаса спустя Федя принес новую радиограмму: «Будьте ос­ торожны! В условиях плохой видимости проходить порог запрещаю». — Разве нельзя обезопасить пороги? Виктор Львович улыбнулся: — Енисей — это не Волга.