Сибирские огни, 1958, № 8

действия приведут к тяжелым антигосударственным последствиям. Я не обиделся бы на вас за это, как, впрочем, не обижаюсь и теперь. У каж ­ дого свой ум. Только почему за моей спиной сделано? Откуда взяли, что я пью, не просыпаясь по две недели? Вы-то знаете, что я болел. Вы’ бы­ вали у меня. Правда? — Хо-орошенькое дело! Он еще спрашивает! Конечно, бывал. Тогда мне тем более непонятно ваше поведение. Я против дву­ рушничества. Этого не нужно. Это яд. В глаза одно, за глаза — другое... Это, простите за прямоту, манера перессорившихся на рынке торговок, а не деловых людей. Вот скажите: вы соглашались со мной, мы вместе решали наши дела и определяли нашу линию? Верно? Наум Исаакович разводит руками: — А разве я говорил, что нет? — Так вы что же — подписывали, не читая? Подписывал?! Я это первый раз вижу. Это чья-то злая провока­ ция! Это черт знает что... — Вдруг лицо Гольдшмидта вытягивается, он озадаченно^ смотрит на потолок, потом в глаза Крушинского и растерян­ но бормочет: — Да... да... как будто был какой-то разговор... Да... да... Я припоминаю. — И восклицает: — Вспомнил, Иван Сергеевич, вспом­ нил! Действительно, давно как-то приходил ко мне этот... Калабухов. Это, безусловно, его рук дело. Он был у меня и плел что-то, похожее на это. О необходимости отгородиться, обезопасить себя, поставить в из­ вестность Москву. Но ни о пьянстве, ни об этих дурацких эпидемиях — ни слова. И главное, — Гольцшмидт возмущенно рубит рукой воздух,— главное — я не давал ему согласия. Я сказал, что подумаю. Так не сле­ довало говорить: надо было высказаться определеннее. Тут я виноват. Теперь я все вспомнил. Но разве я думал, что это такой мерзавец? Что- то нужно предпринять. —- Не знаю, — сухо замечает Крушинский. — С Калабуховым я объяснюсь сегодня же! Немедленно! Ай, какая сволочь! Я чувствую себя так, будто принял ванну в нужнике. Разреши­ те мне, Иван Сергеевич, послать в Москву опровержение: «я не подпи­ сывал этого документа, протестую». Ни разрешать, ни запрещать я вам не буду. Только вот что: ду­ мать мы можем по-разному, а работать обязаны. С этим вы согласны? — Господи! — взмолился Гольцшмидт. — Вы же знаете! Я сотруд­ ничаю с вами честно! Вы не смущайтесь, Наум Исаакович, — улыбается Крушинский.— Это к лучшему. Милые дерутся — только тешатся. Мы еще плохо по­ знакомились. Крепче поругаемся, лучше один другого знать будем. — Я сейчас прямо к этому прохвосту, Иван Сергеевич, — пусть он объяснится, не в то-н замечает Гольцшмидт и тут же уходит, столкнув­ шись в дверях с Алексеевым. Возмущению парторга нет предела. Он даже не может дочитать «заявление» до конца. — Негодяи! Теперь в Москве будет два рапорта из Мертвой тундры. Только эти нас опередили. Впрочем, это хорошо. По крайней мере, зна­ ешь, кто чем дышит. — С этой стороны бумага полезная, — соглашается Крушинский. — Ну, Гольцшмидт не писал, это мне ясно. Тут его, как бы сказать, излиш­ няя деликатность повинна, никого не обидеть. А подлец и воспользовал­ ся. Наворочено тут черт знает что: и пьянство, и личное обогащение. Но я о другом думаю. Ведь и на других стройках, где я работал, иногда такое случалось. Тысячи людей себя за работой забывают, все отдают, что есть у них — даже сверх того. Красота человеческая торжествует! А несколько людишек из этих-то тысяч такое творят втихомолку, что тош­