Сибирские огни, 1958, № 8

Тем более, что Бергут все равно ведь не придал значения жалобе. И вот Вера нашла проклятую бумагу. Подперев голову руками, она сидит в соседней комнате. Климас работает машинально. Кто-то кого-то приветствует в передаваемых ра­ диограммах, кто-то кого-то целует, обнимает, кто-то кому-то и чего-то желает — все это месиво слов выцвело, потеряло смысл. И все-таки сей­ час эти радиограммы — спасение для Жени. Не будь их, он уже вынуж­ ден был бы объясняться с Верой... Вот она снова перечитывает калабу- ховскую бумагу, и видно, как вздрагивают ее ресницы. Вдруг Вера уда­ ряет маленьким кулачком по столу, и глаза их встречаются. Что-то обры­ вается в Климасе, он чувствует, — концы пальцев у него наливаются тугим, тяжелым холодом. Сейчас начнется суд! Значит — такой ты? — спрашивает Вера, туго натягивая струны своего голоса. — Такой? Какой, Вера? — выдавливает из себя Климас с усилием. Он как раз окончил передачу. — Доносчик ты! Предатель, вот кто! Если бы кто-нибудь другой, а не Вера, осмелился сказать так, Кли­ мас возмутился бы, запротестовал, выругался. Сейчас он не помышлял о сопротивлении. Ну,иговори же? — продолжала Вера. — Что ты молчишь? — Пойми, Вера... я... Он обманул меня. Ты знаешь... он сказал... что начальник здесь погубит все... и людей, и дело... что здесь будет большое кладбище... он много говорил о кладбищах. — Мерзавец! — воскликнула Вера, и непонятно было, к кому это относилось. — Вот... Он сказал, что я сделаю хорошее дело, если передам их заявление... Я спасу людей. — Герой, значит? — Я испугался. Поверил. — А потом, когда тебя Крушинский спрашивал, ты от всего отпер­ ся, овечкой прикинулся. Опять потому, что испугался? Евгений молчит. — Трус ты! Трус! — точно кнутом бьет Вера. В глазах ее медленно накапливаются слезы. -— Ты знаешь ли, кто он, твой советчик Калабу- хов? Дрянь он! Змея! Ж алкая личность. Он сюда за длинными рубля­ ми приехал! Он весь мир и всех людей ненавидит потому, что не по его жизнь устроена. Понял? Он на всех зол. У него потребность — клеве­ тать. Мстить, выдумывать. Он не может без грязи. У него в голове — грязь вместо мозга... — Она говорит все быстрее, и слезы текут по ее щекам, слезы досады и гнева. — А тот, про кого вы писали... Вы... оба... вы мизинца его не стоите. Да... не стоите! Я знаю. Он себя не жалеет... О себе не думает. У него температура за сорок была, а он работал... Вы бы послушали, как хорошо он бредил, как он свою жену в бреду любил, какие он слова говорил. Если бы обо мне кто-нибудь так сказал! Я... — Вера осеклась. Видимо, подумала, что не то сказала. Поправилась. — А больше он о деле бредил. Сады по тундре рассаживал. Строил все... Волновался... Дорогу прокладывал. Такой человек... И смолкла. Плечи ее вздрагивали. Климасу стало до боли жаль де­ вушку. — Не плачь, Вера! — сказал он. И положил руку на ее голову, по­ ложил тихо' и нежно. — Прости меня, Вера! Не глядя на него, девушка заговорила вновь: — Иди к нему. Иди и расскажи все... — А может быть, лучше не ходить? — спросил Климас. — Если нужно, я, конечно, пойду, но зачем? Ведь все уже миновало! Все кончи­