Сибирские огни, 1958, № 8

ствовали, что их тут и в темноте полярной ночи видят, знают. А второе — давайте организуем торжественную встречу машинам всюду, где они в праздник окажутся. Расскажем людям, какое большое дело они сдела­ ли, что недаром снег ворочали... Алексеев записывает и, не отрцвая карандаша от бумаги, говорит: — У нас здесь, в Пыр-Шоре, спектакль готовят. Устроим торжест­ венное заседание, а потом развлекательная часть... как у людей полу­ чится... — Всем занесенным на Доску почета надо разрешить послать до­ мой радиограммы, — предлагает Гольдшмидт. — Передадим в Москву, а уж там по всей России доставят. Несколько слов: жив, здоров, целую, поздравляю и так далее... Все это ясно, все это хорошо. Но надо же что-нибудь решать и о рапорте. Нельзя же совсем промолчать. Крушинекий опять шагает по землянке, ворошит волосы. — Ничего не попишешь, — наконец произносит он. — Придется, товарищ Алексеев, согласиться с Наумом Исааковичем. Начало-то у нас, во всяком случае, есть. Только надо написать как-то... Слова найти... Я писатель — никакой. Он останавливается посреди землянки, в глазах вспыхивают ис­ корки. , — Да, да, — продолжает он более уверенным тоном, — надо будет сказать, что мы твердо стали ногой в тундре, что мы выполним все, что на нас возложено. Тебе писать, товарищ Алексеев! — Я тоже писатель-то... — А где же писателей здесь взять? Пиши, душу вкладывай... Расходились уже поздно ночью. Дмитро спит, свернувшись клубком на топчане. Тихо... Только дрова в печи потрескивают. Крушинекий дол­ го шагает из угла в угол. И мысль его обращается к прошлому, к пере­ житому. По годовщинам Октябрьской революции Крушинекий мог, как по знаменательным рубежам, проследить всю свою жизнь, начиная с тех дней, когда юнцом надел красную ленту на рукав домотканого армяка и получил на вооружение старенькую берданку. История борьбы за власть Советов не являлась для Крушинского только книгой, как для современ­ ной молодежи: по вехам Октябрей тянулась нить его собственной биог­ рафии, каждый год Октябрьский праздник бывал отмечен чем-то особен­ ным, хорошо памятным... Давно ли молодой парень Иван Крушинекий стоял со своей берданкой на часах у ворот почерневшего старого здания, где располагался первый уездный Совет, кричал на митингах: «Ура! Мир — хижинам, война — дворцам», «Да здравствует советская власть!», «Да здравствует диктатура пролетариата'» А в следующий Октябрь красноармеец Иван Крушинекий лежал в грязи за городом, отстреливаясь от восставшего офицерья. Затем босые, оборванные, полуголодные красноармейцы под напором белых отступа­ ли. Куда? Похоже, что им некуда было уходить, уже так мало остава­ лось земли, где была Советская власть. Но они верили в свою победу — будет по-нашему, будет. И, стиснув зубы, закутавшись в рваный полу­ шубок, Крушинекий, два дня не видавший кусочка хлеба, вместе с бое­ выми товарищами поет простуженным осипшим голосом: ...Мы наш, мы новый мир построим, Кто был ничем, тот станет всем! Давно ли это было? Давно ли колчаковцы под ударами Красной Армии и сибирских партизан отступали на восток...