Сибирские огни, 1958, № 7

придумал, чтобы девочку держать вдали от жизни. Мадемуазель Надин выполняла эту задачу. Она учила Веру говорить по-французски, руко- .дельничать, делать реверансы, брать хлеб двумя пальцами, кушать, не торопясь, держать вилку в левой руке, а нож — в правой, молчать, ког­ да говорят взрослые, и не слушать того, что они говорят, не задавать им вопросов, не спросив прежде разрешения на это. Гувернантка же обу­ чала Веру танцам. Она обучала Веру даже манере ходить — не ступать ■сразу на всю ступню, а начинать с носка. Метод воспитания мадемуазель Надин заключался в том, что все в жизни делилось на две категории: можно и нельзя, причем то, что нельзя, относилось к уличным манерам. Без гувернантки девочка не могла сделать и одного шага. Исключе­ ние делалось только для матери. Ежедневно, если была хорошая погода, .мадемуазель Надин водила Веру на прогулку. К этому готовились це­ лый час. Одевалось специально выходное платье, хотя пальто или шуб­ ка во время прогулки нигде не снимались. Косички переплетались для того, чтобы заменить в них ленты одного цвета на другие. Чаще всего ярогулки совершались на лошади. Рослая вороная кобылица легко под­ хватывала зимой санки, а летом пролетку. И жизнь — улицы города, люди, даже солнце — мелькала перед глазами девочки только как зре­ лище. Иногда ходили пешком, и мадемуазель не позволяла Вере отхо­ дить от нее более чем на шаг. Замечания сыпались градом. — Куда вы? Идите прямо. Не смотрите по сторонам! Не болтайте руками! Приходили в сквер, и мадемуазель Надин, сев на скамью, разреша­ ла Вере порезвиться на некотором отдалении от себя. Но девочке не хо­ телось такого поднадзорного, прописанного по рецепту, веселья. Однако, несмотря на старания отгородить девочку от жизни, она все-таки кое-что понимала. Она знала, например, что дело отца заклю­ чается в магазине на главной улице города. Раза два мадемуазель Н а­ дин заходила туда вместе с Верой, и девочка видела там много уложен­ ных на полках кусков материи и отца, сидящего в углу за высокой кон­ торкой. Вера знала, что отец богатый, что у него много денег. Она знала и что такое деньги, она даже держала в руках эти цветные, красивые, но грязные и измятые бумажки. Из разговоров отца и Надин она узна­ л а , что «раньше было лучше». Отец всегда был чем-то недоволен и ча­ сто упоминал о каких-то большевиках. Вера боялась отца и даже в его отсутствие не решалась спросить у матери, что это за большевики, если их боится даже папа. Вера замечала, что отец относился к мадемуазель Надин лучше, чем к матери. Она видела, что у отца и матери — у каждого из них — своя отдельная жизнь, что они говорят между собой обрывками сухих фраз. Ребенок понимал: мать здесь обижена. Вера жалела мать, но ни­ чего не могла сказать ей. Все это было так путано, так туманно и так запрещено для любопытства, что девочка только и могла что погладить своей рукой щеки матери. Чем дальше росла Вера, тем больше она понимала и в том, что де­ лается сегодня, и в том, что делалось вчера. Детский ум сам находил связь между прошлым и настоящим, робко заглядывал в будущее. Ребе­ нок начинал смутно понимать неестественность своей собственной жизни и жизни в их доме. Сладкий нэпманский хлеб становился горьким. Все начало изменяться со дня поступления Веры в школу. К этому дню долго готовились. Мадемуазель Надин делала Верочке длинные и нудные наставления о пользе учения. Мать ласкала ее так, точно она на­ всегда прощалась с нею. Отец бросил короткую, как удар хлыста, фразу: —Еще неизвестно, чему ее там выучат.