Сибирские огни, 1958, № 7
девушки чуть-чуть приподнимались. Ее что-то 'беспокоило. Может быть, она видела плохой сон. Скоро уснул и Крушинский. Теперь только дрова потрескивали в печи, да в сумеречной полутемноте землянки двигались огненные блики. ...Ночью вновь начался снегопад. Снег падал крупный и густой. Пе ред рассветом поднялся ветер, с шумом пронесся над лесом, над палат ками и землянками. Все содрогнулось. Тучи снега поднялись вверх и крутились в воздухе. Мир исчез, остался только один этот гигантский снежный омут. Ветер со страшной силой дул не переставая, без устали, без перерыва. Кое-кто попытался выйти из землянок, но тотчас возвра щался обратно. Ветер сбивал с ног, не давал возможности дышать, зале плял глаза, закидывал охапками снега. Нельзя было сделать и несколь ких шагов вперед. Утром Костенкая попыталась открыть дверь землянки — она не от крылась. Девушка погасила электричество, и в землянке ' стало темно: свет не проникал через окно. Она еще раз попыталась открыть дверь, налегая на нее со всей силой. Дверь немного подалась, и в образовавшу юся щель был виден только снег. — Нас занесло, — испугалась девушка. — Нас совсем занесло... — Не беспокойтесь, — сказал Крушинский. — Нас откопают. Те перь надо думать о зиме. Под снегом Пурга двое суток хозяйничала в тундре, в Пыр-Шоре. Все живое притихло, спряталось, невольно испытывая чувство страха перед необуз данной мощью стихии. Пурга играючи поднимала горы снега, перебра сывала их с места на место, грохотала, завывала. Она изорвала в кло чья и спутала электрические провода. Всюду погас свет. Люди зажгли керосиновые лампы, а там, где их не было, пробовали жечь лучину, но землянка быстро наполнялась дымом, и лучину гасили. Темнота разорва ла видимые связи между людьми, и каждому казалось, что он один в этом бушующем мире. Говорили вполголоса, словно опасались, как бы пурга не обнаружила человеческого убежища и в страшной ярости сво ей не вырвала его из земли и не бросила вместе с людьми в белую бездну. Пурга долго трудилась над мачтой радиостанции, раскичивая ее, как былинку, пока она не упала, глубоко зарывшись в снег. Пыр-Шор уже ничего не мог сказать о себе миру, что бы здесь ни случилось. С тревогой прислушивался к завываниям пурги Крушинский. На столе стоял керосиновый фонарь, и в нем коптило маленькое желтое пла мя. Углы землянки тонули в полутьме, и оттого землянка казалась сов сем тесной. Темнота сдавила пространство, ограничив его желтым пуч ком света вокруг стола да мерцанием огненного глаза железной печи. Костецкая молча сидела у стола. Крушинский чувствовал себя на положении слепого. Он только слы шал мир, но не видел его. Но он знал, что то, что свершилось, не прине сет ничего хорошего. Он думал не о сегодняшней пурге, а о завтрашнем дне, несущем новые трудности. Вдвойне тяжело переживал Крушинский свое бессилие. Прикованный болезнью к постели, а теперь еще вдоба вок и похороненный под снегом, — что он. мог предпринять? Приходи лось лежать, слушать пургу и ждать. Сколько ждать и чего ждать? Ус талость и сон сковывали мысль, но Крушинский гнал их от себя, точно боялся упустить что-то важное, чего потом не вернешь.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2