Сибирские огни, 1958, № 7

— Сколько езжу, — проговорил Левченко, — а привыкнуть к ходкам не могу. Проеду с десяток верст — словно одеревенею. Люблю брички. Накла­ дешь туда сена, развалишься навытяжку и спишь себе, как в вагоне. А вы от­ куда? — задал он неожиданный вопрос. — Я? Из Ленинграда. Левченко посмотрел на меня с интересом. — Далеконько! — произнес он сочувственно. Проехали небольшое село. А за ним опять поплыла та же голая, побурев­ шая степь. iKoe-где виднелись полоски стерни и клади пшеницы. Попискивали суслики. Ночь легла на степь быстро и плотно. Казалось, что где-то совсем недале­ ко повесили огромнейший занавес, за которым спряталось яркое солнце. На не­ бе спокойно мерцали звезды, а на горизонте показалась чистая, полная луна. Стало тихо, безветренно. Появилась надоедливая мошкара. Скоро мы въехали в 'большое село и остановились около деревянного пя­ тистенного дома. Ямщик соскочил с ходка, открыл ворота и завел коня во двор. На крыльце с фонарем в руке показался старик. — Ты, Минька? — спросил он хриплым голосом. — Я, деда. ■— Коня привяжи к пряслу. Пусть отстоится, потом я напою. А вы заходи­ те в избу! В избе пахло парным молоком и свежеиспеченным хлебом. Молодая де­ вушка, дочь старика, соорудила на полу постель и положила две подушки. — Ложитесь! — сказала она и выбежала вон. Легли на мягкую постель, пропитанную хлебным духом. — Товарищ Левченко! — шепотом позвал я спутника. — Сколько еще ехать? Левченко что-то пробурчал и повернулся на другой бок. Он спал. Оставили дом гостеприимных хозяев еще затемно, а в полдень подъехали к небольшому казахскому аулу. Вошли в одну из избушек. В сенках на корточ­ ках сидел маленький узкоглазый хорошенький парнишка. Он протянул ручку и тоненьким голоском произнес: — Аман!' В избушке на ковре, уложенном подушками, сидел толстый казах. Он по­ вернул голову и с легкостью, несвойственной его комплекции, вскочил на ноги. — А, Иван, секретарь, моя почтение. Заходи, заходи! Хорошим гостем будешь. Кумыс хочешь? Левченко сел на ковер, снял кепку. — А кумыс свежий? — Самый свежий, секретарь. Для тебя только свежий. Вчера бурдюк от­ крывал. Замешательный кумыс, — и казах выбежал из избушки. — Пить будешь? — спросил меня Левченко. '— Кобылье молоко... Я неопределенно пожал плечами. Молоденькая казашка с длинными черными косами, увешанными сереб- рянными монетами, внесла четвертную бутыль, полную белой жидкости. Вслед' за казашкой вошел и казах. Он достал из сундука граненый стакан и под­ ставил под бутыль. Женщина осторожно стала лить кумыс. Ваня Левченко вы­ пил стакан, другой, крякнул и вытер ладонью губы. Поднесли кумыса и мне. Осторожно, сквозь зубы, стал я цедить кислый и щиплющий язык напиток. Допить не смог и выплеснул остатки на земляной пол. Казах вдруг вырвал у меня из рук стакан, опрокинул в рот оставшиеся капли и сердито проговорил: — Нет у меня больше кумыса. Плохой гость. До свидания! Не понимая, в чем дело, я посмотрел на Левченко. А тот усмехнулся, под­ нял воротник пальто и, пожав руку хозяину, сказал: — Ленинградский он. — Что мне ленинградский, зачем ленинградский... Нельзя обижать казаха. Когда отъехали от аула, Левченко сказал: — Здорово ты его обидел. Кумыс — священный напиток, и на землю вы­ ливать его нельзя. Ну, ничего, обойдется. Казахи народ отходчивый. ...К Черной Курье подъехали, когда солнце готовилось спрятаться за гори­ зонт. На окраине села было тихо. Где-то слышались переливы гармошки и звонкие девичьи голоса. 1 Здравствуй ( казахск.).