Сибирские огни, 1958, № 6

чет сказать что-то строгое и, может быть,- резкое. Что-то вроде: «Кто вам позволил здесь командовать?» Но говорит другое, как бы извиняясь: — Не беспокойтесь, Вера Петровна! Мы быстро. Гольцшмидт тоже извиняется: — Не от меня зависит, Вера Петровна! —• Тогда не теряйте времени,— строго предлагает Костецкая.— А то не пришел бы доктор... Гольцшмидт говорит негромко, не торопясь перебирает бумаги, точ­ но хочет на ощупь определить их качество. Он рассказывает о проследо­ вавших по Шуше катерах и грузах, ходе разгрузки, о строительстве жи­ лищ, о том, что в Пыр-Шоре появился командированный из Усть-Шуши милиционер. Есть радиограмма о>том, что в ближайшее время на строй­ ке будут проведены выборы в поселковый Совет. Крушинский внима­ тельно слушает Гольцшмидта, но голова работает плохо: слышанное не запоминается, исчезает, и он говорит: — Довольно! Я теперь, Наум Исаакович, пленник постели. Вам при­ дется принять командование. Наверно, это будет всего несколько дней, но это самые дорогие, самые нужные дни. Это, Наум Исаакович, как в сельском хозяйстве: один день год кормит, один час дороже суток... Крушинский забывает и о молоточках, постукивающих в висках, и о нудной, тянущей боли в суставах. Он приподнимается на локоть и гово­ рит о том, что нужно сделать в эти дни. Он не слышит, пропускает мимо ушей замечание Коетецкой: — Иван Сергеевич, вам нельзя волноваться... Доктор сделает мне выговор. Крушинский умолкает, лицо его бледно, лоб покрыт мелкими капля­ ми пота. Гольцшмидт сидит тяжелый, грузный, чуть склонившись впереди упираясь руками в колени. По его виду нельзя заключить, доходят ли до него волнение начальника, его мысли и заботы. — Вам все понятно, Наум Исаакович? — спрашивает Крушинский совсем 'Ослабевшим голосом. — Безусловно! — отвечает Гольцшмидт. — Будет сделано все воз­ можное. Будьте уверены. Это я вам... — И невозможное, Наум Исаакович,— не дает ему договорить Кру­ шинский.— Невозможное будет сделано, если мы этого захотим... — Понятно-,— еще раз подтверждает Гольцшмидт. И слово его спо­ койно и холодно, как лед,— Прошу вас, лежите, не тревожьтесь, себя жалейте... — Себя? Жалеть? Не жалейте себя, Наум Исаакович! — Я не о себе. Я о вас. — А я о нас обоих! Тогда Костецкая становится между Крушинским и Гольдшмидтом; — Нужно принять порошки, и пора измерить температуру... Гольцшмидт поднимается. — Не забудьте, Наум Исаакович, немедленно вызвать Алексеева,— провожает'его Крушинский. Гольцшмидт уходит по-прежнему спокойный и невозмутимый. — Этого не прошибешь, — бросает вслед ему Костецкая. — Из чего это- вы заключаете? — спрашивает Крушинский. — Так... вижу... У него кровь холодная, рыбья... Крушинскому хочется сказать, что ей следовало бы быть сдержан­ нее и обдумывать слова, прежде чем их произносить. Девушке нужно было бы отнестись с уважением хотя бы к возрасту главного инженера. Но он видит хрупкую фигуру Коетецкой, ее маленькие пальцы, быстро