Сибирские огни, 1958, № 6
возбуждается, говорит, о строительстве в тундре, ищет для этого новых, полновесных горячих слов: — Строить — значит побеждать. Быть строителем — значит быть преобразователем природы. Строитель-железнодорожник уходит в без людье, отрывается от людей на тысячи километров, медленно продви гается вперед, но он возвращается обратно в мчащемся поезде и всегда везет людям подарок: там, где он прошел, перед людьми склонились и расстояние, и время... Крушинскому рукоплещут. Аплодисменты едва слышны. Тундре свойственна тишина. Здесь звук умирает сразу, как только рождается. Однако тишина тундры взорвана. Человек принес в тундру свое самое сильное оружие — желание и волю, которые заново рождают мир. Но пока что строители только еще уцепились за речной берег. У них много желания, но мало возможностей, и на тот случай, если пурги на грянут раньше, чем появятся с приходом каравана бревна и доски для постройки жилищ, они роют большие, глубокие землянки, делают в них глинобитные стены и застилают их снаружи слоем мха. Что значит эта предусмотрительность, которая может оказаться ненужной? Она значит, что люди ни при каких обстоятельствах не намерены отступать. По вечерам, — слово, которое можно здесь употреблять только по привычке,— после окончания рабочего дня над причалами взмывают песни — русские, украинские, белорусские, казахские, грузинские. Мело дия плывет над холодной рекой, над мхами, над карликовыми березовы ми рощами, угасая в воздухе и возникая вновь. Люди становятся в круг. .На середину выходят танцоры, и русскую присядку сменяет украинский гопак, и рослый парень плывет «павой», заменяя в танце женщину и за гребая носками сапог мелкую гальку. В тундре начиналась новая жизнь. ...На пятый день путешествия перед путниками возникла картина, которой трудно было поверить. Вдалеке на горизонте вырисовалось бледно-синее пятно. Оно было похоже на лес. Хотя Крушинский и знал, что есть в глубине тундры такие места, где она уступает кусок своих владений лесу, но за несколько дней путешествия тундра так воздейство вала на сознание, что Крушинский готов был принять увиденное за ми раж. Путники пошли быстрее и через несколько часов в самом деле очу тились у леса. Он состоял из низких, кривых и редких березок, но все же это был лес — зеленая листва шелестела, появилась трава, достигавшая до пояса. В траве виднелись большие голубовато-розовые шапки цветов иван-чая. Теперь земля не качалась под ногами, как это было на мхах и болотах, — чувствовалась твердая почва. Такой лес где-нибудь в центре России вызвал бы только сожаление, но здесь, после однообразных кар тин тундры, он родил в людях прилив бодрых чувств. Они шли лесом и жалели, что подминают траву, и каждая былинка, каждый листок казал ся им драгоценностью, чудом, которое нужно беречь, как берегут впечат ление от чудесной сказки, чтобы оно- не исчезло. Лес раскинулся по реке настолько далеко, что глаз не улавливал его конца. За лесом была деревня Кы-Шор. Здесь путники увидели два жилья, которые нельзя было назвать избами. Над землей возвышались очень старые и очень низкие деревянные срубы, построенные, видимо, очень давно. Рядом такие же, только еще ниже, стояли «хозяйственные» пристройки. Крыш на них не было. Потолки были засыпаны землей и по росли травой. Путников встретила пестрая остроухая собака-лайка. Она прыгала вокруг людей, лаяла не то от ярости, и хотела укусить, не то от радости, в намерении приласкаться. Заскрипела ржавыми петлями низкая дверь,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2