Сибирские огни, 1958, № 6

его память. Она, к ак сказочное сито, пропускает сквозь себя мусор, но задер­ живает крупинки золота ... Верно ли это с вашей точки зрения? — Я думаю, что Константин Георгие­ вич не совсем прав, — ответил З л о ­ бин. — Я начал было писать роман, но, оказавшись без своих записных книжек, ничего не мог сделать . Память наша — увы! — несовершенна. Она, к сож але­ нию, не самое надежное хранилище фак ­ тов человеческой жизни, особенно дета­ лей — существенных и характерных де­ талей , из которых складывается всякое реалистическое художественное произве­ дение. Это обстоятельство именно так рас­ сматривалось великими художниками слова и мастерами изобразительного искусства. Ознакомьтесь с подготови­ тельными материалами к различным произведениям Пушкина, перелистайте записные, книжки Толстого, Чехова, Короленко, просмотрите эскизные альбо­ мы Леонардо да Винчи, Александра Ива­ нова, Федотова, Серова... Иногда нам кажется, что те или иные события не в силах вытравить из нашей памяти ничто в мире: они как бы выж ­ жены жизнью в наших сердцах и умах. Мне казалось совершенно невозможным забыть первые месяцы Великой Отече­ ственной войны, горестное отступление нашей армии, военные успехи фаши­ стов, бесчисленные окружения, попытки отходов, прорывов и уж асы фашистского плена. Но проходит время, и заживают самые болезненные раны . Вы не найде­ те сейчас на моем лице шрамов, а ведь в него вонзилось несколько мелких осколков в последние минуты перед пле­ ном и часть осколков так и осталась во мне. Так же «зарастают» , так же стира­ ются самые сильные впечатления, тес­ нимые временем и бурными событиями последующих лет. В 1 9 4 1— 42 гг., находясь в фашист­ ском плену, я вел памятные записи. Тогда, конечно, я не думал, что они по­ служ ат мне основным материалом для романа. Просто' писательское «нутро» заставляло меня записывать случаи , переживания, слова, собственные мысли и мысли окружавших меня людей. Поз­ же начали рисоваться какие-то сцены, появились замыслы будущей повести или романа... Даже там, в царстве смер­ ти, я не мог забросить перо и бумагу. Летом 1942 года я собрался бежать из Минского лагеря военнопленных. Часть записей я решил в зять с собой и двойным сапожным швом надежно за­ шил их в стенку санитарной сумки. Вто­ рую же часть я отдал на хранение друзьям . Накануне дня, назначенного для побега, они спрятали эти записки под стропилами крыши л азар ета военно­ пленных. Однако моему побегу не суждено было состояться. Предатель — старший врач л азар ета Тарасевич — у знал о под­ готовке к побегу и выдал меня немцам. Я был схвачен и отправлен в лагерь в глубь Германии. По прибытии в лагерь, во время обы­ ска, сумка была отобрана вместе с нахо­ дившимися в ней записками. Мои новые товарищи по лагерю принялись разыски­ вать сумку и нашли ее в гестаповской комнатке при лагерной тюрьме, а один из них —учитель из г. Мцхета К. Гиги- нешвили — ухитрился распороть сумку и передал мне мои записи. Злоключения плена и частые поваль­ ные обыски, производимые эсэсовцами, заставили меня передать мои бумаги на хранение товарищам, ведавшим конспи­ рацией в подпольной организации со­ ветских военнопленных. Они хранили в разных местах карты и компасы для по­ бегов, антифашистские листовки и даже подпольный радиоприемник. Эти товарищи зарыли в землю в лагере и мои записки. Судьба моя в плену сложилась не­ обычно: когда меня, как одного из орга­ низаторов антифашистского подполья, стало разыскивать дрезденское гестапо, мои товарищи, чтобы избавить от рас­ стрела или повешения, внесли меня на носилках в санитарный поезд и, в числе людей, тяж ело больных туберкулезом , отправили в лагерь, расположенный на территории Польши. Р азумеется , я не брал с собой свои записи, так как ехал в неизвестность: то ли к свободе, то ли на уничтожение, в числе безнадежно больных. В январе 1945 года, при в зя ­ тии войсками Красной Армии г. Лодзи, я был освобожден из плена и снова слу­ жил в Действующей армии, работая в дивизионной газете. В июле 1945 года, демобилизовав­ шись, я приехал в Москву. Прежде все­ го я решил закончить начатый до войны исторический роман «Остров Буян» . После него я рассчитывал приняться за книгу о Великой Отечественной войне и плене. Ужасы, пережитые мною в ф а­ шистском плену, казались мне тогда не­ истребимыми в памяти. Я был уверен: достаточно, чтобы я оказался за пись­ менным столом и передо мною леж ала бы стопа чистой бумаги, чтобы воскрес­ ли и стали зримыми картины прошлого. Однако при первых же попытках при­ дать литературный характер воспомина­ ниям О1 войне и плене, я столкнулся с тем, что многое стерлось в памяти и по­ блекло. Мне явно н е хватало моих запи­ сок, которые исчезли. Необходимо заметить, что после осво­ бождения Минска Красной Армией друзья , считавшие меня расстрелянным фашистами и не знавшие об отправке меня в Германию, сообщили семье, что в Минске скрыты мои записки. Ж ена ездила в Минск, но найти их не смогла, хотя ей и был дан план чердака и места хранения... Пришлось примириться с