Сибирские огни, 1958, № 6
кочевках, и за ним всюду следовала жена — его друг, товарищ и помощ ник. Она давно уже врач. И вот теперь каждый раз при расставании с женой он ощущал около себя пустоту и с особой силой понимал, насколько она дорога ему, на сколько он к ней привязан. Когда они бывали вместе, многое казалось само собой разумеющимся и не вызывало ни острых чувств, ни сомнений. Но вот поезд умчал его вдаль от дома, и ему думалось, что было бы луч ше, если бы жена была с ним. Они вместе стояли бы у окна... Можно было задержаться дома на два-три дня, упаковать вещи, сдать их кому- нибудь на хранение и поехать вместе. А теперь одна она вынуждена бу дет заниматься никчемной, муторной работой. Может быть, в ее шуточ ном намеке на переезд в Москву что-нибудь идет от искреннего желания покончить с таборной жизнью? Что же, и это законно! Ведь большая часть неприятностей и неудобств, связанных с переездами, ложится на ее плечи. Всегда получалось так, что на новой стройке поначалу прихо дилось жить в тесноте — в землянке или палатке. В этой обстановке она ухитрялась создавать какой-то уют, условия для отдыха. И в то же вре мя несла на себе тяжесть своих служебных забот: организовывала боль ницы, ясли, амбулатории. Это была нелегкая работа. И никогда Крушин ский не слышал от нее жалоб на усталось. Он всегда находил дома по кой, пищу, заботу о себе и слова дружеского привета. ...Иван Сергеевич чертил что-то пальцем на мокром, отпотевшем стекле и думал, что, как только он приедет в Москву, дотолкуетея с на чальством о завтрашнем дне, тотчас же вызовет Вассу Семеновну теле граммой. Они вместе проведут месяц. Он не позволит ей заниматься ни какими делами, сделает так, что она будет отдыхать в полную меру. И, кроме того, он подарит ей... но что? Может быть, купит золотую безде лушку? Но это, наверное, не будет ей приятно, она не любит драгоцен ностей. Пожалуй, он подарит ей что-нибудь нарядное из одежды. Да, но и к нарядам она равнодушна, любит все простое и никогда не уделяла своей внешности больше внимания, чем это вызывается необходимостью. Что же тогда? На ум не приходило ничего дельного. И это сердило, огор чало. На какой-то станции в коридоре появился газетчик. Он сунул в руки Крушинскому газету. — Очень интересно и важно. Может быть, желаете журнальчик? Это были дни, когда Гитлер, кривляясь, справлял в Компьенском ле су праздник победы над поверженной Францией. Маршал Петэн начи нал свои, годные для сатирического журнала, манифесты кичливой фра зой: «Мы, Филипп Петэн, первый маршал Франции...» Крушинский смял газету. Он любил эту страну, когда-то поднявшую над миром светильник разума и свободы. И о н . риал, что «первый мар шал». Франции — не последний ее предатель: найдутся еще и другие после него, пока, наконец, народ станет сам полновластным хозяином своей судьбы. Возвратись в купе, Крушинский бросил газету на диван и сказал только что проснувшемуся попутчику: — Читайте. Что делается!.. Пассажир покачивал над газетой головой, беззвучно пошевеливая губами, потом аккуратно свернул газетный лист. — Не иначе, втянут они нас в эту войну. Весь мир подпалят, поджи гатели... Но мы им — не Франция!.. — Я думаю,— сказал Крушинский,— тут они просчитаются. Поднялся еще один сосед по купе, сел на диван, попросил газету. Читал молча, а прочитав, сказал:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2