Сибирские огни, 1958, № 5

бежное. Разгромлен и никогда уже не поднимется Кучум. Погиб его любимый сын Алей А далее татарский лучник со­ общил и то, что ожидал и чего боялся Алей: в битве с Сейдяком погибли семь сыновей Кучума. Картина трагического крушения вла­ стителей орды возникла потому, что в художественных образах воплотилась вся сложность жизни. Как бывает в са­ мой действительности, так произошло и в художественном произведении: случай­ ное и необходимое смешались. Случай­ ная гибель Алея выразила в себе неиз­ бежность гибели всей татарской орды. Если бы миновала его ногайская стрела, он все равно погиб бы в открытом бою против русских или против Сейдяка. И сколько образной убедительности в решении сюжетной ситуации: раньше по­ гибает тот, кто в мыслях своих обрек на смерть других. Трагичность крушения старого через такое столкновение необ­ ходимого и случайного, раскрытое в убе­ дительных подробностях, выявляется сильнее, чем в очень талантливом изображении последних дней Кучума, превратившегося в нищего, отвергнутого даже своим народом. Ермак жил и закреплял Сибирь за Русью в эпоху Ивана IV. И поскольку подвиг вожака казачьих дружин имел общегосударственное значение, писатель должен был решать и такую тему, как отношение Грозного к Ермаку и его де­ лу. Тема эта решена правильно. Царь по­ нимает, насколько важно укрепление го­ сударства на севере, и оказывает по­ мощь отважным казакам-землепрохюд- цам. Однако столь же важно выявление художником реальной роли Ивана IV как исторической личности. Мы знаем художественный образ Грозного в драматической повести А. Толстого, знаем меру его больших достоинств, как прогрессивного историче­ ского деятеля, собирающего Русь во­ едино, в могучее государство. Знаем и меру его слабостей, быть может, не­ сколько смягченную писателем, разру­ шавшим устойчивый карамзинский об­ раз царя-мучителя, царя-самодура и кро­ вопийцы. Перед Е. Федоровым уже не стояли задачи, вызвавшие полемический рису­ нок Ивана Грозного в произведении А. Толстого. Автор «Ермака» спокойно оценил реальный исторический контраст в помыслах и поступках Ивана IV. Вот перед нами мудрый государственный деятель, отчетливо осознававший, что война в Ливонии потребует всех сил на­ родных, и потому созвавший Земский собор на новых, демократических нача­ лах, с участием мелких дворян и служи­ лых людей Но вот и другой царь — неистовый, мстительный, в безудержном гневе казнящий за измену новгород­ ских бояр и митрополита, людей, не при­ частных к преступлениям. «Царь, во главе с опричниками, жег и громил Нов­ город... Мнительный и озлобленный Грозный казнил сотни людей, из кото­ рых большинство было ни в чем не по­ винно. Он не щадил ни женщин, ни де­ тей, ни старцев». Такой контраст неоднократно возни­ кает на многих страницах романа. Одна­ ко прошлое дается писателем не только во всей жизненной сложности, но и в раскрытии ведущей тенденции развития. Итог деятельности Ивана IV оценивает­ ся как положительный. Для того, чтобы исторические собы­ тия и их участники вошли в плоть и кровь романа, писатель должен быть на­ делен еще одним качеством. Мы имеем в виду глубочайшую веру и убежден­ ность писателя в том, что события прош­ лого действительно происходили, что их свидетели и участники в самом деле должны были чувствовать, думать, по­ ступать именно так, а не как-либо иначе. Во второй книге романа «Ермак» есть два интереснейших эпизода, которые как бы вводят нас непосредственно в лабо­ раторию художника, позволяют нагляд­ но представить себе, как в процессе творческого труда сила убеждения в ре­ альности прошлого овладевает писате­ лем. В одном из эпизодов рассказывается о том, как болезнь все больше и боль­ ше побеждала Ивана Грозного: «И в эти же самые дни, тревожась за свою судь­ бу, царь зазвал к себе во дворец до ше­ стидесяти знахарей и знахарок. Их при­ везли со всех концов русской земли — и с дальнего севера, и с Волги. Ходили смутные слухи, что прибывшие старцы- волхвы предрекли ему день смерти. Ошеломленный мрачным прорицанием, царь задумался о судьбе государства и долгие часы проводил в беседе с царе­ вичем Федором, указывал ему, что де­ лать». Выделенная нами фраза свидетельст­ вует о том, что писатель прекрасно зна­ ет цену легендам о царе Иване Василье­ виче и добродушно-иронически посмеи­ вается: да, возможно, что волхвы у царя были. Ну, а известие о роковом предсказании пусть останется на совести творивших легенду: «ходили смутные слухи...», а автор «Ермака» за них не отвечает. Но еще не дописав следующей стра­ ницы, Е. Федоров сам увлекся легендой, поверил народному сказанию. Для него уже нет и тени сомнения в том, что волхвы в самом деле предрекали смерть царю. В эпизоде, посвященном послед­ нему дню жизни Ивана Грозного, царь просыпается бодрым и предлагает обма­ нувших его волхвов закопать «живьем» в землю или сжечь на костре. В полной уверенности, что все происходило имен­ но так, писатель изобразил боярина Вельского, пришедшего в темницу к про­ рицателям. Один из них сказал от лица