Сибирские огни, 1958, № 5

рический смысл похода Ермака,—это не подлежит никакому сомнению. Он не мог бы и дня продержаться в Сибири, •если бы не знал, как «все... на свою пользу повернуть», если бы у него не было стремлений опираться на «черных людей», на племена и народы, порабо­ щенные Кучумом. В романе Е. Федорова, наряду с пра­ вильными суждениями и поступками Ермака, мы сталкиваемся с неправиль­ ными, ошибочными. Они не вступают в конфликт с историей, а лишь подтверж­ дают ее закономерности, ибо у каждой .личности есть предел реальных возмож­ ностей. Такую историческую ограничен­ ность личности, этот предел ее стрем- .лений и действий писатель особенно ярко показал в эпизоде нападения каза­ ков на царские струги. «Ермак всмот­ релся и задумался. «Царские струги! — размышлял он.— Хоть и за купецкие надо ответ держать, а за эти — иной бу­ дет спрос!». «Пропустить бы суда,—про­ долж ал думать он,—■беда от них будет! Но как пропустишь, когда ватага шумит, требует?». И вот, вопреки своим стрем­ лениям, Ермак вынужден громить цар­ ские суда. Не ради развлекательности, не ради оживления сюжета показано ре- .альное противоречие в жизни и деятель­ ности исторического лица. Каю в жизни, так и в искусстве есть различные виды противоречий. Величие деятельности Ермака раскрывается в романе Е. Федорова изображением не только внутренних противоречий, но и столкновений внешних. Реальная исто­ рия подсказывает писателю своеобраз­ ное решение трагического. Трагедия личности, чьи мысли и по­ ступки отвечают требованиям истории, может быть величественной, возвышен­ ной. Тоска и глубочайшее сожаление о погибели большого человека сплетаются с торжеством правого дела, с победой того, что составляло самые сокровенные его мечты. Вот сцена гибели атамана: «А Ермак все бился; он выбрался на крутой берег, подмытый яростной вол­ ной. С крутояра он размашисто бросил- ’ ся вниз в бушующие волны и поплыл к стругам. Но струги отогнало ветром. Тя­ ж ел ая кольчуга — дар царя — потяну­ ла могучее тело в бездну. Набежавшая волна покрыла Ермака с головой. — Алла! Алла! — радостно закри­ чали татары, ликуя и размахивая копья­ ми. Только сын Кучума Алей угрюмо глядел на черную воду. Свет молний озарял Иртыш, и на волне все было ■мертво. Страшным усилием Ермак победил смерть, вынырнул и всей грудью жадно 'захватил воздух. Снова яростная волна хлестнула его в лицо. Раза два широким взмахом ударил Ермак руками по волне, стремясь уйти от гибели, но таяли силы; он стал захлебываться и погружаться. Тяжелый панцирь увлек атамана в пу­ чину, и воды сомкнулись над богаты­ рем... Отшумела гроза, отгремел раскати­ стый гром, и погасли зеленые молнии. Кучум слез с коня и бродил среди по­ рубанных тел. Трогая тугое казачье плечо, спрашивал: — Не этот ли Ермак? —Нет,— горестно поник головой тай- джи Алей.— Ермак ушел в Иртыш!» Отчетливо слышна перекличка рома­ на с народной песней о Ермаке. Е. Федоров не только не стремился уходить от песенной традиции Рылеева, а, напротив, как бы подчеркивает, что его изображение гибели Ермака раскры­ вается в том же смысловом плане, в той же тональности, что и в песенном про­ изведении, превратившемся в .явление фольклора. Опираясь на песенную тра­ дицию, Е. Федоров воссоздает дух и на­ строение давно прошедших дней. Но элементы фольклора, как и следо­ вало ожидать, составляют в романе Е. Федорова лишь костяк, на котором выросла новая живая плоть. Показано, как бился Ермак с врагами, как он пы­ тался плыть к стругам, как невероятным усилием преодолел смерть и на несколь­ ко секунд показался на поверхности. То, что в песне названо (борьба Ермака с Кучумом), в романе показано, включено в композицию и сюжет широкого худо­ жественного полотна. И то, как почти слепой, сибирский хан Кучум бродит среди убитых казаков, выискивая тело самого ненавистного для него врага, и то, что гибель героя представляется страшной Алею, и то, что татары не мо­ гут поверить в смерть русского богаты­ ря _— все это и создает поток сложной жизни, воспринимаемой нами как нечто- совершенно достоверное. Величие траги­ ческой смерти Ермака ощущается с той же силой, как и величие его жизни. Так же сильно раскрывается в рома­ не гибель старого. Но нет в соответ­ ствующих сценах ни могучих раскатов грома, ни горькой тоски, ни торжества победы. Цсть лишь презрение к ничтож­ ности целей и стремлений татарских вла­ стителей, глубокое убеждение в том, что старое должно развеяться прахом. История «работала» против татарских орд в Сибири, против Кучума п его сы- новей-царевичей. Семь сыновей Кучума бросились в битву против Сейдяка, пре­ тендующего на сибирское ханство. «Алей хотел закричать братьям: «Куда вы, горячие головы? — но сдержался. Разве удержишь юность, которая мечта­ ет только о победе, но не хочет знать, что враг силен и хитер». Предчувствие возможной гибели братьев тревожит его, а сам он, стоя в безопасном месте, и предполагать не может, что погибнет прежде тех, кого история также обрекла на смерть. «И 'вдруг с тонким посвистом прилетела стрела и ударила тайджи в грудь». Свершилось исторически неиз­