Сибирские огни, 1958, № 5

Немка молча отвернулась. Внизу с глухим ревом клокотала вода. Незатопленным оставался только один выступ. Марта сняла с платья поясок и протянула солдату. Лопушков выдер­ нул из брюк ремень, привязал к нему лямки от вещмешка и пояс Марты. Потом он просунул .снаряд в щель пролома, сделал петлю и надел ее на спусковой крючок. Обернулся, снял каску, протянул ее Марте. у— Найн, найн,— торопливо сказала она, отталкивая его руку. Ви­ новатое удивление отразилось на ее бледном осунувшемся лице. Тогда он сам надел на нее каску. — Шнель! Шнель! — сурово приказал Иван и подтолкнул женщину вниз. Она покорно спустилась к воде и спряталась в развалинах за вы­ ступом, прикрыв ребенка своим телом. Лопушков лег грудью на обломки, лицом и губами ощущая прохлад­ ную свежесть сырой земли, и устало закрыл глаза. Тончайшая известко­ вая пыль щекотала ноздри. Из щели тянуло знакомым сладковатым з а ­ пахом артиллерийского пороха. Большая солдатская обида сжимала сердце Ивана Лопушкова. Не смерть страшила его. Хотелось увидеть красное знамя над рейхстагом, выпить на улицах поверженной столицы с дружками-солдатами русской водки. Выпить за победу, к которой он шел четыре тяжких года... Жаль было старушку-мать, которой принесут похоронку после самого радост­ ного и светлого дня на земле. Он представил себе все это: и красное знамя, и дружков-товарищей, и мать — седенькую старушку. Представил и хотел крикнуть что-то, но осекся и сжал челюсти. Потом он вспомнил слова капитана: «Заканчи­ ваем войну, товарищи. Поберегитесь...» — Конец войне...— прошептал Иван, порывисто и глубоко вздохнул и потянул лямку... ...Белая пыль медленно ложилась на черную воду. Выбеленная этой пылью, поднялась из пролома оглушенная Марта с девочкой. В городе стояла удивительная тишина, и Марта подумала, что оглох­ ла. Вдруг издалека донеслись до нее высокие торжественные созвучия меди. В центре Берлина оркестр играл советский гимн. Женщина наклонилась над черным проломом. —• Ванья... Ванья...— тихо звала Марта. Звала, но знала, что отве­ тить ей некому. Она сняла каску, поцеловала ее и, пошатываясь, пошла туда, от­ куда доносились сейчас веселые незнакомые песни, пошла, прижимая к груди дочь и эту поцарапанную железную русскую каску...