Сибирские огни, 1958, № 4

И пропал. Петр закрыл глаза, напряг слух и понял: почудилось. И сразу почувствовал себя легче, свободнее, будто мимо прошла какая-то страшная беда.. Поленька все ходила и ходила по комнате. Он хотел спросить, по­ чему она ходит взад-вперед, но вместо этого произнес: — Куда же ушли они... мать и Пьянков? — Мама на работу пошла... Ага, знаю... А Пьянков туда, с милиционером. Ну, что ж, ну, что ж... — Ты пьяный, что ли? Я? Нет. Я ведь не пью...— Петр помолчал и добавил:— А может, и пьяный... Я ждал тебя вчера... Ты не пришла. А ведь мне такое... такое надо рассказать тебе. — Ну, говори. Вот и наступила решительная минута. Губы не разжимались, язык отяжелел, прилип к нёбу. Петр долго молчал, слушая, как воет за стеной ветер. Ты думаешь, я не люблю тебя? — наконец тихо заговорил он.— Так люблю... без тебя жизни нет; И весь мир — темный, холодный какой- то. Только я был будто связанный. Хочу идти и не могу, не пускает что-то... А вот... он вдруг совсем охрип,— а вот... к Насте Тумановой... пошел... Ночевал у нее... Страшно сказать... а не могу с предательством в душе жить. Ведь предал я тебя и... любовь свою... А все равно... лю­ бовь во мне... И я, Поленька... я... Он замолчал. Поленька была где-то далеко, в самом углу. — Ну, что еще? — еле услышал он шепот. — Все. Больше ничего. Все сказал. И знаю, что ты мне этого не... Тогда как жить мне? Петр чувствовал: стоит пошевелиться, как что-то произойдет, может быть, обвалятся стены. И опять вспомнил насмешливый Настин голос: ...Я в тебя, мой дорогой, , Вовсе не влюблялася-я-я... . Петр невольно вздрогнул, пошевелился. И сейчас же услышал: — Уходи. Стены закачались, но пока еще стояли. — Но... как же теперь... И снова услышал в ответ чей-то шепот: — Уходи... Ну? Петр встал, застегнул на все пуговицы тужурку и потихоньку, слов­ но боясь, чтобы качающиеся стены и в самом деле не рухнули, вышел. Поленька лежала на кровати лицом вниз. Она плакала безмолвно, даже не вздрагивая, плакала где-то внутри. Не глазами, а сердцем. 5 Заметив, что у порога Евдокия бросила ободряющий взгляд дочери, Тихон, уже на улице, проговорил: — Не мое это дело, но... Вижу: тяжело ей, должно быть... И ему. Запутались оба. — Ничего, распутаются, Тихон Семенович. Оба с каждым днем взрослее становятся.