Сибирские огни, 1958, № 4
вздохнул Егор Тушков. — Выражаясь фигурально, каждый при своих козырях остается? — В козырях-то завсегда сила, — ухмыльнулся Бутылкин. — Давай на стол водка, — угрюмо бросил Муса Амонжолов. — З а чем далеко от дела ходить? Пришли в гости — угощай. Бригадиром те бя делать будем... — Н-да... Это можем, — прищуривая глаза, говорил Иван Бу^ тылкин. Бородин стряхнул стружки с колен, усмехнулся: — Зря стараетесь. Нет водки. — Раньше всегда была... — Была, да сплыла... Петр невольно прислушивался к голосам. Но думал о Поленьке: «Придет или нет? Что они, в самом деле, что ли, не весь хлеб отдали? Опять батя что-нибудь выкинул...» Мать, сложив руки на груди, стояла, как обычно, у печки, поджав губы, думая о чем-то своем, видимо, очень тяжелом и бесконечном. — А я, признаться, не пойму тебя, Григорий Петрович, — снова донесся до Петра голос Егора Тушкова.— Давай уж начистоту... Шли мы по ветру, а ты вдруг повернул... Григорий со злобой бросил на пол выструганную доску, громко, не стесняясь, выругался, встал и заходил по комнате. — Бригадиром меня делать собираетесь? Врете вы, врете! Просто водки потрескать захотелось! Вот и заявились. Гады вы! На усах его все еще висела изогнутая стружка. Чем дальше он го ворил, тем быстрее ходил по комнате, потом почти забегал. Не заправ ленная в брюки рубаха надувалась сзади пузырем. Петру казалось, что надувается не рубаха, а сам отец. Надувается от злости и вот-вот лоп нет. Еще раз мелькнет в дверях — и лопнет... —■Гады! — повторил он и остановился посреди комнаты. И Петр увидел, как пузырь на спине его сразу обмяк, сморщился, и сам отец сделался маленьким, тощим, как пескарь после нереста. Непомерно- большая взлохмаченная голова странно крутилась на тонкой шее. — Не бось, когда на току меня всяко обкладывали колхозники, вас, защитни ков, я не слыхал! Гады и есть! — Спасибо, Григорий Петрович, за ласковые слова, — дергая не бритой щекой, проговорил Тушков. — А мы в самом деле хотели поддер жать тебя когда-нибудь в бригадиры. Думали, ты — человек. А рискова ли опять же зря ради тебя. Или забыл? — Чем же это ты рисковал? Когда? —- Бывало иногда. Хорошо, что последний раз кузов машины успел вымести. Чуть свет Ракитин объявился: «Куда ездил?»— И в кузов за глядывает. «Дровишек, — говорю, — подбросил себе, днем-то некогда...» — Хороши дровишки! Не на них, а из них блины печь можно, — процедил Иван Бутылкин. Петр посмотрел на мать. Анисья стояла бледная, окаменевшая. Встретив взгляд сына, она мотнула головой, точно говоря: «Не слушай их, не слушай...» И будем печь! Будем!! — воскликнул отец. — Козыри? Не по нимаю, думаете, о каких козырях речь завели? Только, братцы мои, од но забыли — когда человека бьют, он защищается. У вас снаружи-то один хвост торчит, а все остальное люди не видят. А при нужде можно дернуть за хвост, да и вытащить все на свет... Придержите-ка ваших козырей... „ — Ты... ты что, Григорий Петрович?.— быстро и беспокойно загово
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2