Сибирские огни, 1958, № 4
— В больницу? — Григорий вскинул голову. — Нет, у меня сын есть, сын... Встал и пошел в деревню. Никто так и не понял, при чем здесь его сын. На ток Григорий больше не заявлялся. Вечером он отправился на конюшню. Когда совсем стемнело, приехал Ракитин, спрыгнул с ходка, крик нул Авдею Калугину: ; ! — Распряги, пожалуйста, Авдей Михеич. — И, увидев подходивше го Бородина, обернулся к нему: — Я на ток заезжал сейчас. Ты что там выкинул? Почему на работе после обеда не был? — Мое место здесь, на конюшне, — угрюмо ответил Бородин. — Ты что, в самом деле потерял разум? — Как хочешь, считай! — крикнул Бородин. И вдруг в голосе его что-то дрогнуло, и он закончил с мольбой: — Христом богом молю — ос тавь ты меня здесь. И даже Авдея можешь забрать. Может, отойду тут... с конями... — Ну, что ж, оставайся, — кивнул головой Ракитин, которого пора зила не столько сама просьба, сколько жалобный, умоляющий голос Бо родина. Он вспомнил почему-то Петра, кинувшегося недавно в сторону от их с Пьянковым ходка и подумал тревожно о нем: «Тоже от людей ша рахается... Надо поговорить завтра с парнем по душам, поддержать... Ну и семейка!» И продолжал, внимательно глядя в лицо Григория: — А насчет того, что Веселовы не все зерно вернули — врешь ты, Бородин! И ответишь за это! Григорий кисло улыбнулся: — При тебе ведь Полька за десять мешков расписывалась? — За десять ли? Тетрадь промокла, записи расплылись, не разберешь теперь. —' Я-то* помню, за сколько... А вернули шесть, весовщик принимал... В общем мое дело — доложить вам, как положено, а там... Хочешь — покрывай воров, хочешь... Грудь Ракитина рвало от вскипевшего гнева, но он сдержал себя, сказал ровным, спокойным голосом: — Ну, вот что, Бородин: Евдокию Спиридоновну мы тебе марать не дадим. Тетрадку пошлем в районную прокуратуру, на экспертизу. Там все равно установят, кто за сколько расписывался... хоть и размочил как раз эти страницы дождь. Вот потом и спросим с тебя за клевету. Д а так спросим, что... Чего- бледнеешь? — Ну и... посылай. Кто бледнеет? Посылай... Хоть Бородин и кричал громко, сердито, Ракитин чувствовал в его голосе неуверенные, испуганные нотки и незаметно для Григория, облег ченно улыбнулся. Ничего больше не говоря, он ушел из конюшни. Бородин сел в ходок, и, свесив ноги, стал смотреть, как старик Авдей Калугин распрягает коня. Смотрел внимательно, будто никогда не видел раньше, как это делается. Потом спрыгнул на землю и зашагал в поле, к тракторному вагончику. Петр ужинал на улице при свете фонаря, который стоял на грубо вато сколоченном из досок столе. На шум шагов он не обернулся, пола гая что это возвращается со смены кто-то из трактористов. ’ Григорий остановился шагах в пяти, под березкой, опираясь рукой о тонкий, качнувшийся стволик. — Это я, Петя, — тихо промолвил он, видя, что сын не оборачива ется. Петр вскочил, зацепился за край стола, едва не опрокинул фонарь. — Ты!.. Тебе чего?!
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2