Сибирские огни, 1958, № 4
И только сейчас его собственные мысли робко зашевелились в голо ве, с великим трудом начали пробиваться наружу. Однако они были еще 'беспомощными, робкими и хрупкими и напоминали скорее всего бледно ватые стебельки растеньица, выглянувшего наконец из-под тяжелого камня, под который затолкал ветер семена. Кругом весело и зелено, только один этот стебелек хил и немощен; пока другие росли, набирались сил, он пробивался из-под своей каменной крыши наружу, к свету. Впервые в жизни Петр ясно ощутил тоску от своего одиночества. Теперь, когда прошло несколько дней, он уже окончательно не ве рил тому, что сказал о Поленьке отец. Не верил потому, что все это было слишком дико, нелепо. «Если бы что —отец давно... едва узнав, что я... с Поленькой... давно бы все выложил мне. Да и Евдокия Спиридоновна, конечно, не позволила бы дочери... даже встречаться со мной». Этот вы вод несколько успокоил его, как-то облегчил. Но... образ Поленьки, ко торый раньше все время стоял перед глазами, теперь как-то потускнел, маячил уже где-то позади. А что вместо любви впереди? Настя? Пу стота!.. И случилось все это по вине отца. «Как же он мог такое сказать? — до ломоты сжав зубы, думал Петр.— До чего же он дошел, если ре шился на такое...» Никаких чувств к отцу, кроме презрения и брезгливости, Петр те перь не испытывал... Но что же делать дальше? Как жить? А тут еще Настя... Пустота... И посоветоваться не с кем. Поленька? Но он уже осквернил свое чувство к ней. С кем же поговорить душевно? Может быть... с бывшим другом — с Виктором? Но кто он теперь Виктору? Петр почему-то вспомнил, как Туманов советовал вступить в ком сомол, а он, Петр, боясь отца, отказался. И почувствовал неловкость, будто обманул в чем-то Виктора. Петру еще более захотелось пойти к Туманову, объясниться. Но поймет ли тот его? Все-таки на другой день вечером, незаметно для самого себя, Петр, очутился у дома Тумановых. Они жили в самом центре деревни. Малень кий побеленный, домик уютно устроился в зарослях развесистых, уже поредевших кленов, и весело поблескивал оттуда алыми от заката стек лами окон. I Виктор, засучив рукава, копался в старом радиоприемнике. Увидев Петра, он не удивился, отодвинул от себя приемник и потянулся за па пиросами. В это время из другой комнаты вышел отец Виктора, Павел Тума нов. Он был в черной косоворотке, подпоясанной кавказским ремешком. — Здорово, курцы-молодцы,— весело сказал он.— Кто угостит па пироской? — Я не курю,— сказал Петр. — И правильно делаешь,— кивнул головой хозяин дома, беря про тянутую сыном папиросу.— Дольше проживешь. А Витька, видишь ли, толкует мне: курево от шести болезней предохраняет. А от каких — не говорит. Потому что сам не знает, я думаю. А? Правильно? И ушел обратно, со смехом разворошив волосы на голове сына. Пригладив их пятерней, Виктор раскатал рукава и направился к вы ходу, молча указав на дверь и Петру. Большое, разбухшее солнце висело на краю мутноватого неба. Свер- ху струился холодок. Петр подумал, что ночью, наверное, будет крепкий заморозок. Остановились под облетевшими почти кленами. Виктор прислонил ся к стволу, выпустил изо рта целое облако дыма и спросил насмешливо и сердито:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2