Сибирские огни, 1958, № 4
Непрошенные слезы помешали Анисье говорить. А может, и говорить ей больше было нечего. — Ты, мать, вот что... рано обрадовалась. Выйди-ка на минутку, мы> тут потолкуем...— угрюмо проговорил Григорий. Анисья покорно направилась к двери, вытирая на ходу глаза кон цом платка. С тех пор как Петр начал понимать окружающий его мир, он видел, что мать всегда беспрекословно выполняла малейшую волю отца. Ходила по половицам, боясь скрипнуть, вечно вздрагивала. Неосознанная, непо нятная еще ему самому волна жалости к матери захлестнула Петра. Он схватил ее за руку. — Стой, мама! Никаких секретов здесь нету... — Что ты, что ты, Петенька... Говори уж с отцом. Он — хозяин наш,— испуганно прошептала мать, с опаской поглядывая на мужа. Петр заме тил ее взгляд. Словно рашпилем дернуло его по сердцу. — Вон как! — проговорил он тихо, опуская руку матери. — Он, го воришь, хозяин наш? Хозяин?! В кого ты, батя, мать-то превратил? — еще тише спросил Петр. Отец усмехнулся своей кривой усмешкой: . — Ничего, растешь... И зубы прорезываются. Поднялся, подошел к стене, снял с гвоздя фуражку: — По мне — женись хоть на черте лысом. Но помни: чтоб ноги тво ей в моем доме после не было... ! И он вышел, с остервенением хлопнув дверью. 2 Быстро отцвел неяркий, вылинявший за лето, осенний закат, потя нул с озера холодный ветерок. А Бородин все сидел у стены коцюшни и курил, курил. На вид Григорию никто не дал бы и сорока пяти лет, а меж ду тем ему шел уже шестой десяток... Он сидел, захлебывался махороч ным дымом и, не замечая того, потирал начинающую слабеть грудь. В го лову, лезли одна за другой картины прошлого... Вспомнился день, когда похоронил отца, вернулся в пустой гулкий дом... Бабка-стряпуха вышла из комнаты с узлом в руках, пошевелила губами, видимо, сказала что-то... .Ходит он, Григорий, по деревне, зало жив руки в карманы, слушает разговоры о коммуне, думает: «Помешали жить, сволочи...» Аниска... Слышит Григорий ее нечеловеческий крик... Петька, сын, болтает в воздухе крохотными красными ножонками... Вой на... Пьянков кричит страшно: «Ах ты, мразь вонючая!..» И прожгло, про кололо чеТч-то плечо... И опять ходит он, Григорий, по деревне после вой ны, думает: «Председатель, хозяин, хоть чужим заправляю». И снова Пьянков, потом Ракитин: «Мы уберем тебя с председателей. А с должнос ти человека ты сам себя' снял...» И вот собрание... Потом работа на ко нюшне... Петр, сидя на кровати, натягивает сапоги и говорит: «С тобой, Григорий, тяжело даже одним воздухом дышать...» Григорий вздрогнул: кто это сказал — сын или Ракитин? — Еще какие распоряжения будут на сегодня али нет? — услышал он над ухом и опять вздрогнул. И проговорил, невольно отвечая на свои мысли: — Ракитин, Ракитин это сказал... — Чего? — воскликнул Авдей Калугин. — Сделать, что председа тель распорядился? Так я сенца коням ^положил на ночь, все честь по чести...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2