Сибирские огни, 1958, № 4
«Хорошо, Петя». Он не видел в темноте ее глаз, но вдруг почувствовал, что она смотрит на него. — И ты... согласна? — Конечно... — И ты... согласна? — опять бессвязно повторил Петр. — А отец? — Я согласна, Петя... В голосе Поленьки прозвучали печальные нотки. Но Петр не заметил их. Неосознанная волна радости нахлынула вдруг и накрыла его с голо вой. А когда скатилась — стало легче, будто унесла она с собой его думы, сомнения и нерешительность. Неожиданно Поленька положила свбю голо ву ему на колени и заплакала. Петр растерянно погладил ее по плечу. — Я знаю, отец... — говорила Поленька, всхлипывая. — Это тебе ре шать... Но я все равно согласна... Я не могу сказать другое... потому что... люблю тебя. Они расстались, унося с собой совершенно разные чувства. Петр об легченно думал, что выход из тяжелого положения пришел сам собой. Они поженятся, что бы там ни говорил отец. В конце концов, что ему за дело? Он покричит, подергает усами — и примирится. Тогда начнется совсем другая жизнь. Но он думал так под влиянием только что случившегося разговора. Все казалось ему в эту минуту простым и понятным, как раньше. А Поленька смутно догадывалась, что все запутывается еще сильнее. Почему сильнее — она не умела объяснить. Но знала, что это так. Знала она также, что пойдет вперед, как бы туго ни затягивался узел. Она уже не могла сейчас отступить, сделать хотя бы один шаг назад. Г л а в а I I I 1 Домой Петр пришел в возбужденно-радостном состоянии. «Сейчас, сейчас я все скажу отцу, — думал он всю дорогу, шагая от Поленьки. — Взорвется он, опять поленом, может, швырнет... Ну, и черт с ним, это уж последний раз. А потом, потом...» Ему казалось это «потом» гранью, за которой много света, много простора: иди, куда хочешь, делай, что хочешь, сам себе хозяин... — Где батя? — громко спросил Петр у матери, едва переступив по рог, Анисья даже вздрогнула, прижала руки к заколотившемуся сердцу. — Напугал-то, господи!.. Где же ему быть? Там, — чуть кивнула она головой через плечо на горницу. — А ты чего... Анисья не успела договорить. Дверь распахнулась, отец, только на секунду остановившись, дернул взлохмаченной бровью и, хрипло бросив уж ена ходу: «—На работу я... В конюшню»,— быстро прошел мимо Петра. ... Шли дни. Давно облетел пух с тополей, которыми была обсажена центральная улица Локтей. Давно отцвели веселые подсолнухи на огородах, сгорба тившись, согнувшись до земли, как старики, которым тяжело уже дер жать самих себя. Вот зажелтели посевы, зазвенели все звонче и звонче тугими Колосьями. В колхозе развернулась уборка урожая. А поговорить с отцом Петру так и не удавалось. Григорий теперь словно избегал сына. Несколько раз Петр начинал было разговор, но отец отмахивался:
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2