Сибирские огни, 1958, № 4

Ветер выдувал из них снопики искр, они врезались в тьму длинными красьыми иглами... Петру вдруг захотелось пойти туда, к людям... «Но без Поленьки не­ удобно, обидится еще...». Долго не решался Петр войти в дом, стоя на крыльне, продрог до костей. Наконец, бросив последний взгляд на все еще освещенные окна клуба, толкнул незапертую на засов дверь. Ему казалось, что отец по-прежнему сидит на стуле возле печки. Однако- во всем доме было темно. Не зажигая света, Петр разделся и лег в постель. Прислушавшись, он уловил, как вздыхает в соседней ком­ нате мать. Потом заворочался в кровати, закашлялся отец. Он встал, за­ чем-то закрыл двери, ведущие в ту комнату, где спала мать. Петр испу­ ганно приподнялся на постели. — Лежи, не трону, — сказал глуховато отец из темноты, наткнулся и опрокинул впотьмах стул, чертыхнулся, поднял его, поставил 'к кровати Петра и сел. Петр отвернулся к стене. Чиркнула спичка, желтовато по­ лыхнул перед глазами Петра кусочек стены, потянуло едкимзапахом самосада. Григорий сидел безмолвно. Курил и смотрел на Петра в темноте. Петр чувствовал на себе этот тяжелый, обжигающий взгляд, который вдавливал в подушку его голову. Скоро молчание стало невыносимым. Еще бы минута, полминуты — и Петр вскочил бы, закричал на отца. Пусть уж лучше снова летит в его голову полено... Но отец тихо и жалоб­ но, как-то просяще, вымолвил: — Ведь ойи... Веселовы... жизнь у меня отняли, вот что... Петр, не совсем понимая, чуть шевельнулся. — А теперь и должность... Голос отца дрогнул и прервался. И это было непонятно. Но расспра­ шивать Петр ничего не хотел. Отец помолчал еще немного. В комнате стояла такая тишина, что Петр слышал, как потрескивает в отцовской цигарке крупно накрошенный табак. • — Люблю я тебя, стервеца... Петр опять невольно шевельнулся при этих словах. Отец тотчас ус­ мехнулся: Знаю, — не веришь. Особенно после сегодняшнего... А люблю... Но... — Григорий помедлил и закончил так же тихо, не повышая голоса: — Но если ты не бросишь эту... тогда... Понял? И уже когда лег в кровать, проговорил своим обычным голосом, в котором через край плескались раздражение и злоба: Еще раз прихвачу ее, как сегодня у сарая — вилами запорю. Петр так и не мог понять, уснул он в эту ночь или нет. Кажется, только что прозвучал в последний раз голос отца, а в. окна уже заглянул день. 2 После ветров наступили тихие, морозные дни с розовым инеем по утрам — куржаком, как говорят в Сибири. В такое утро Григорий наконец появился в конторе. Ракитина не было в кабинете, а находившиеся тут колхозники встретили его молчаливо. Зашел в контору Пьянков, спросил председателя. На конюшне он, — ответил счетовод. — Там племенная кобыла ожеребилась, а жеребенок мертвый. И кобыла, говорят, плоха. Ракитин и побежал посмотреть на нее... Сказал, сейчас вернется.