Сибирские огни, 1958, № 4

JI. Мартынов обогатил возможности рифмы, следуя завету Маяковского, что рифмовка окончаний слов — это самое примитивное, что способы рифмовки очень широки. Убедитесь: не к бездне ведет вас прохожий, Скороходу подобный, на вас не похожий. — Гот прохожий, который стеснялся в прихожей, Гот приезжий, что пахнет коричневой кожей, Неуклюжий, но дюжий, в тужурке медвежьей. Поэту мало зарифмованных оконча­ ний. Он пронизывает током рифм на­ сквозь все строки, рассыпает их внутри строф: «прохожий—в прихожей», «при­ езжий—медвежьей», «неуклюжий—дю­ жий». Ему мало точнейших рифм, он еще заставляет консонировать пары зариф­ мованных окончаний: Увешанная виадуками, Источенная водостокам». Набитая золой и туками. Насквозь пронизанная токами. Это придает строфе особую упругость и запоминаемость. Из всех средств поэтической вырази­ тельности, пожалуй, наиболее стерся и заштамповался эпитет. Мартынов не боится нагнетания эпитетов, больше то­ го, он часто дает им главную смысло­ вую нагрузку. Собственно, не только «неуклюжий, дюжий» являются прилага­ тельными, но и «приезжий», «прохо­ жий», «прихожая» — это тоже прилага­ тельные, принявшие грамматическую форму существительного. Поэт рисует картины огромного мас­ штаба лишь одними причастиями, эпите­ тами, не боясь, что в четырех строках оказывается целых шесть определений: И пусть не забудет живущий На этой летящей во мгле, Гудящей, свистящей, ревущей, Крутящейся в бездне земле. Поэт любит определения с шипящим и свистящим звучанием. Он и тут сле­ дует за Маяковским, утверждавшим, что «есть еще хорошие буквы — эр, ша, ща!» Такое звучание не лишено особой вы­ разительности. Автор данной статьи не решается по этому поводу вдаваться в глубокомысленный анализ, но хочет по­ делиться субъективным ощущением. Сочетание нескольких тяжеловесных, шипящих слов уже само по себе оста­ навливает внимание. К тому же, такие слова вообще свойственны русскому языку. Звуками «с», «щ», «ш», «ж», «з» заполнены наши фразы. Поэтому символисты, акмеисты и иже с ними, стремясь к «благозвучию», просто ди­ стиллировали наш поэтический язык, от­ рывая его от языковой практики. Нагнетание шипящих и свистящих слов создает художественную иллюзию взволнованной, напряженной, не подго­ товленной заранее речи, когда слов не выбирают, произносят первые попавшие­ ся, лишь бы излить свои чувства. По-видимому, в этом секрет эмоцио- < нального воздействия даже фонетики в. стихах JI. Мартынова. У'иенг,е видеть грядущее въявь Пройдя вместе со всем народом гор­ нило Великой Отечественной войны, поэт обрел свое Лукоморье, которое ока­ залось социалистической действительно­ стью советской Родины. Белобрысая де­ ваха превратилась в могучую и прекрас­ ную Деву Злату в облике «инженера или пастушки». А потомки Пугачева и Ремезова предстали, как народ-победи­ тель, народ новой социалистической формации. Послевоенные стихотворения, которые включены в книгу «Стихи», изданную в 1955 году «Молодой гвардией», радуют своим взволнованным и светлым миро­ восприятием. А ведь в первые годы по­ сле войны Л. Мартынов с легкой руки некоторых критиков очутился в «опале». Восемь лет не издавались его книги. Имя Л. Мартынова даже не упоминается в антологии советской поэзии, выпущен­ ной в 1947 г. Может быть, контраст между нелег­ кой личной судьбой и бодрой уверенно­ стью стихов, написанных в годы «мол­ чания», ярче всего свидетельствует об общественном характере поэзии Л. Мар­ тынова, о его преданности идеалам со­ циализма. Как известно, после развенчания культа личности И. В. Сталина у нас появилась группа литераторов, которая начала в черных красках изображать со­ ветскую действительность. Если срав­ нить рассказы Дудинцева и стихи Яши­ на, написанные ими в годы культа лич­ ности, с их произведениями, созданны­ ми после XX съезда КПСС, то, чего до­ брого, можно подумать, что развенчание культа личности омрачило и затруднило жизнь советских людей. Л. Мартынов, по меньшей мере, исто­ рически более последовательно воспри­ нял события нашей внутренней жизни. Он слишком болезненно, до субъектив­ ного искажения действительности, ре­ агировал на трудности тридцатых-соро­ ковых годов. Но развенчание * культа личности он правильно воспринял, как толчок к дальнейшему развитию совет­ ского общества и социалистической эко­ номики. Еще в «Лукоморье» и «Эрцинском лесе» мы могли заметить, как личные переживания поэта слились во время войны с судьбой всего народа. Это чув­ ство нашло свое отличное выражение в стихотворении «Эхо»: