Сибирские огни, 1958, № 4

альный Иртыш, который мы узнаем и по названию Омского предместья «Волчий хвост», и по точно указанной длине — «от полночных низин до полдневных вы­ сот — семь тысяч и восемьсот», скорее похож на какой-либо мифический Стикс. «Глубочайшая тишина», охватившая всю реку, мрачная ночь ледостава, когда «замирают в сетях безмолвные корчи рыб», когда «все медленней серые чай­ ки метель отшибают крылом»,— все эти картины создают настроение тягостной тоски. В такую ночь человек хочет на лодке отправиться к женщине, которую он любит, но с которой давно порвал; он хочет взять ее с собой и плыть во мрак. Поэзия может оправдывать любые человеческие чувства, в том числе и тос­ ку. Но мы должны понять истоки, при­ чины этих чувств, чтобы вступить в со­ переживания с автором. «Река Тишина» — это неосознанный сгусток тоски вообще, без причины. Если беспричинный хохот раздражает нас и даже кажется глупым, то почему же беспричинная тоска, публично проде­ монстрированная, не должна вызывать у нас такой же реакции? Но причины мартыновской скорби можно все-таки уловить. У поэта есть стихотворение «Эрцинский лес», давшее название омскому сборнику, а в «Луко­ морье» опубликованное без заглавия. Эпиграфом к сборнику «Эрцинский лес» служат слова Николая Спафария, главы русского посольства в Китай в 1 6 7 5—77 годах. Спафарий говорит, что лес, который стоит вдоль Оби по всему сибирскому государству до самого океа­ на, именуется по-латьгни «Эрциниос сильва», «се есть Эрцинский лес». Не мудрствуя лукаво, Л. Мартынов мог бы назвать свой сборник — «Тайга». Я звал вас много раз Сюда, в Эрцинский лес, Чьи корни до сердец, Вершины до небес. А сейчас он уже не зовет, хотя «де­ лить все, чем богат», он будет «с вами рад». В московском сборнике на этом кончается стихотворение. Однако у него есть продолжение: Но посылали вы •Сюда лишь только тех. Кто с ног до головы Укутан в темный грех. Несмотря на латынь, суть стихотворе­ ния весьма прозрачна: я мечтал сделать Сибирь волшебным Лукоморьем, но сюда отправлялись только «грешники», по­ этому Сибирь осталась вьюжной, холод­ ной, угрюмой. Л. Мартынов никогда не отличался зрелостью марксистско-ленинского мыш­ ления. Уход от действительности, кото­ рый наметился у него в предвоенное пя­ тилетие, сомкнулся с обывательски обо­ стренным восприятием военных и после­ военных трудностей. Рецензия В. М. Инбер на книгу «Эр­ цинский лес» произвела особенное впе­ чатление, благодаря авторитету имени автора. Справедлива отрицательная оценка таких стихотворений, как «Гость», «Сон подсолнуха», «В страну телеграф­ ных столбов» и некоторых других. Од­ нако, заканчивая рецензию, В. Инбер делает такой вывод: «Наша романти­ ка — в уважении к великому созида­ тельному труду советского человека, нашего лучшего вдохновителя. Но здесь, видимо, Леониду Мартыно­ ву с нами не по пути. И если он не пе­ ресмотрит своих сегодняшних позиций, то наши пути могут разойтись на­ всегда». И с этим нельзя согласиться. Катего­ ричность, с которой товарища по творче­ ству грозят зачислить в лагерь против­ ника, вызывает решительный протест. Нет, не разошлись пути В. Инбер и Л. Мартынова, хороших советских поэтов. Угроза остракизма не принесла пользы Л. Мартынову, она лишь заста­ вила его замолчать чуть ли не на десять лет. А главное, неприятна какая-то тенден­ циозная заданность рецензии В. М. Ин­ бер. Она не строит ни одного заключе­ ния на основе хороших, идейно правиль­ ных стихов, которых немало в сборнике. Больше того, ей кажется подозритель­ ным даже стихотворение «Народ-победи­ тель», в котором с отличной афористич­ ностью поэтически выражена правильная мысль. Поэт говорит о «народе-исполи- не», который возвращался с войны: Возвращался? Нет! Шел он вперед. Шел вперед Победитель-народ! Критика не интересует важная транс­ формация образа Лукоморья на протя­ жении одного сборника: от недостижимой и бесплотной мечты в «Госте» до точно определенного, и в политическом, и в географическом смысле, места на зем­ ле. А ведь эта трансформация свиде­ тельствовала не более и не менее как об идейном созревании поэта в своих сти­ хах военных лет. В «Лукоморье» и «Эрцинском лесе» есть хорошие стихи, которые опроверга­ ют философию «Гостя» и «Сна подсол­ нуха». Растерянный прохожий, пытавшийся было возглавить поход к Лукоморью, отбросил маску непризнанного вожака, нашел свое скромное и гордое место в рядах народа. В «Балладе о глубоком тыле» сказоч­ ная Дева Злата приобретает черты си­ бирской девушки, которая вынесла на своих плечах весь труд в тылу. У неведомого Лукоморья появляется