Сибирские огни, 1958, № 4

писи» и другие документы старины. За­ глянул он и в Новгородские летописи, где тоже говорится о Сибири, о Югор­ ской земле. Новгородская летопись излагает ле­ генду, согласно которой Александр Ма­ кедонский загнал «За Русь, на полночь, туда, где стоят горы, заходящие в луку моря», людей, которые стерегут сокро­ вища. Летописец сообщает, что в этом Лукоморье из туч щедро сыплются на землю драгоценные меха. «Страна мраков!» Гиперборея элли­ нов! Лукоморье древних новгородских сказаний!» — восклицает Л. Мартынов, открывая самые истоки образа сказоч­ ного Лукоморья в русском фольклоре. С основательностью серьезного иссле­ дователя автор рисует прогрессивную роль Бориса Годунова в освоении Сиби­ ри, его стремление решить эту историче­ скую задачу малыми силами и малой кровью. Л. Мартынов не только изучил, как историк, деятельность главных героев своей «повести» ■— Данилы Чулкова, ос­ нователя Тобольска, и Семена Ремезова, первого географа Сибири, но и раскрыл, как художник, их характеры, их быто­ вое окружение. «Повесть о Тобольском воеводстве» достойна стать, по меньшей мере, ря­ дом с широко известной повестью С. Маркова «Юконский ворон». Однако она оказалась незаслуженно забытой. Даже Н. Яновский в своей обстоятель­ ной статье «Советский исторический роман в Сибири» ни словом не упомина­ ет о ней, хотя наряду со «Строговыми» и «Даурией» немало говорит о «Юкон­ ском вороне». Поиски Л у к ом о р ь я За несколько месяцев до дня Победы был подписан к печати в издательстве «Советский писатель» сборник стихов Л. Мартынова «Лукоморье». Примерно через год вышла в Омском издательстве книжка его стихов «Эрцил- ский лес». «Лукоморье» было встречено крити­ кой доброжелательно, зато «Эрцинский лес» вызвал гневную отповедь В. М. Ин- бер в рецензии «Уход от действительно­ сти» («Литературная газета», 7 декабря 1946 г.) и других критиков. Различное отношение к этим двум книгам не имеет под собой никакого ос­ нования, ибо «Лукоморье» и «Эрцинский лес» — один и тот же сборник, только вышедший в разных изданиях, под раз­ ным редактированием. «Лукоморье» и «Эрцинский лес» —• книги чрезвычайно пестрые, не имеющие ни художественной, ни идейной цельно­ сти. Это стихи разных лет и разного умонастроения. «Подсолнух», например, написан в 1938 году, «Муза» и «Луко­ морье» — в 1942, «Наяды» — в 1946, и т. д. В стихотворении, которое в «Эрцин- ском лесе» опубликовано под заголовком «Гость», а в «Лукоморье» — просто под звездочками, поэт возвращается к теме «Воздушных фрегатов» и «Голого стран­ ника». Он снова протестует против обы­ вательского покоя, ратует■за вечное стремление к мечте, к поискам счастья. Люди брезгливо отвергают призыв мечтателя к поискам волшебного Луко­ морья: — Лукоморье? — Мукомолье? — Какое еще Мухоморье? — Рукомойня? В исправности. Но «прохожий» победил лень и кос­ ность, люди пошли за ним. Куда же он их привел? Разглядели? В тумане алеют предгорья. Где-то там, за горами, волнуется море. Горы, море... Но где же оно. Лукоморье? Где оно. Лукоморье, твое Лукоморье? Так заканчивается стихотворение. Не боевое осуждение неподвижности мещан­ ской жизни, которое было в «Воздуш­ ных фрегатах», вспоминается нам, а тоскливый крик о недосягаемости мечты, который когда-то раздался в «Зверухе». «Гость» крепко сдал по сравнению с теми героями, которые летали на фре­ гатах, давали отповедь Евгении, ломали кержацкий быт, прокладывая рельсы в тайге. Теперешний герой — какой-то не­ ловкий, неуверенный, растерявшийся. Он не борец, не трибун. Он упрашивает, извиняется: Объясните знакомым, шепните соседу. Успокойте, утешьте, — я скоро уеду. Успокойтесь, утешьтесь! Не надо тревоги! Я веду вас по ясной широкой дороге. JI. Мартынов потерял конкретный ад­ рес своего обличения. Не исчезнувших нэпманов, а вообще всех окружающих людей упрекает он в мелкотравчатости жизни и помыслов. Ни строитель, ни плановик, ни ученый, ни учитель не при­ знают порывов поэта к мечте. Да и меч­ та-то, никогда не страдавшая особой оп­ ределенностью, не стала яснее, вопло­ тившись в расплывчатых чертад неведо­ мого Лукоморья. Уже и мещанство по­ теряло нэпманское обличье и вообще ос­ новательно отступило, а Мартынов с удручающим постоянством продолжает твердить о борьбе с ним. В стихотворении «Подсолнух» он сно­ ва бичует мирок обывательщины. Но ес­ ли здесь поэту все же удается вырвать любимую девущку из «огорода» мещан­ ства, то в «Сне подсолнуха» зазвучал мотив безнадежности: не можешь выр­ ваться, так хоть «поволнуйся, горд и не­ покорен, это и зовется красотой». В стихотворении «Река Тишина» ре­