Сибирские огни, 1958, № 4

му и вылечила Зобейду, жену персидско­ го калифа. Наиболее ощутимым вкладом Л. Мар­ тынова в советскую поэзию военных лет явилась поэма, которая называется так: «Сказ о Ферапонте Петровиче Голова- том, родом с Волги, хозяине пребогатом, о Морисе Метерлинке, философе коро­ левства Бельгийского, о мощи народа Российского, и о неких Долихоцефалах, чудищах, вывших по-волчьи, что нашли себе гибель в Поволжьи». Здесь снова мы видим изумительное умение Л. Мартынова видеть вещи по- своему, неожиданно находить убедитель­ ные связи между явлениями и образами, не имеющими, казалось бы, ничего об­ щего. Кто додумается в обычном, так сказать, деловом мышлении сопоставить Мориса Метерлинка и Ферапонта Голо- ватого? А силой поэзии это делается так, что мы ни на минуту не сомневаемся в правомерности подобного сопоставления. Построение поэмы напоминает опер­ ную партитуру: каждый герой несет свою ритмическую и языковую мелодию, и все вместе сливаются в одном строй­ ном звучании. Образу Метерлинка сопутствует плав­ ная удлиненная фраза, частые обраще­ ния, восторженное повторение ударного слова: Й не спорьте, о бедность с богатством, — бессмысленно это! — (Лучшей доли и славы мирской для себя, человек, не ищи. Потому что мы все, хорошо или плохо одеты,— Все равно богачи, богачи, богачи! Неуклюжий, почти прозаический ритм, казенные обороты свойственны образу Николая II. Фашист изображен в утрированном, разухабистом ритме, который в общей ткани поэмы звучит диссонансом: Он Смеется Гордым смехом. Превосходства не тая: — Доли-хо- Хо! Хо! Хо! Я — ха-ха-ха! Я — ха-ха-ха! Цефал] Плоть И Кровь Империи Это, — Я! А образ Ферапонта Головатого возни­ кает в главном, самом простом и краси­ вом, ритмическом рисунке поэмы: Он но был столь мудр Ферапонт Головатый, Не видел, что жизнь хороша. Всегда толковал он о доле проклятой... Его огрубела душа... JI. Мартынов не только смыслом поэ­ мы, но и использованием ритмики убеж­ дает читателя, что Метерлинковская Си­ няя Птица ближе к Ферапонту, чем к своему создателю, образ Синей Птицы появляется в строфах, написанных тем же главным размером. Автор находит ряд фактических точек соприкосновения образов Головатого и Метерлинка: перед первой мировой вой­ ной в Саратове шла «Синяя птица», и Ферапонту запомнились необычные афи­ ши, которые он видел, когда ездил в го­ род на базар; Николай II любил читать Метерлинка и однажды с его книгой в руках столкнулся с Ферапонтом, кото­ рый, служа в лейб-гвардии, стоял на по+ сту в царском дворце. Но главное сопоставление идет там, где раскрываются социальные, идейные противоположности этих образов. Ме­ терлинк, обладающий богатством и сла­ вой, проповедует, что богатство и слава — тлен, что надо наслаждаться обыден­ ностью. Безвестный бедняк Ферапонт мечтает о богатстве и славе. Богатство пришло к нему с Советской властью, с колхозами, а слава пришла, когда он от­ дал свое личное богатство Родине. Простой колхозник познал высшую мудрость, недоступную буржуазному мечтателю и философу: Где ж тот философ, что учил: «Все люди богачи»? Учил, да только не вручил Сокровищниц ключи! А я, мужик, нашел тот ключ. Сказал: «Народ могуч! Народ могуч, народ богач, богатств своик не прячь! Народ, сокровища не прячь, но Родину спаси!» И встал в ответ народ-богач, И всюду на Руси Как будто б звякнули ключи сокровищниц в ночи. И объявились богачи... Какие богачи! Синяя Птица счастья, богатства и славы оказалась в руках Ферапонта, он сам создал ее в облике самолета, по­ строенного на свои личные 100 тысяч рублей. После победы над фашизмом Го­ ловатый хочет облететь землю, как вест­ ник мирной страны, в которой живет всенародное счастье. Поэма о Ферапонте Головатом напо­ минает «150 000 000». В. Маяковский в образе Ивана и Вильсона сталкивает в смертельной схватке два враждебных мира, обобщая реальную личность Виль­ сона до облика целого класса. JI. Марты­ нов поднимает две реальные личности до обобщенных образов двух миров, стал­ кивает две противоположные филосо­ фии, раскрывая превосходство рядового советского человека над высокопостав­ ленным представителем буржуазного мира. И еще одно крупное произведение создал Л. Мартынов в годы войны — «Повесть о Тобольском воеводстве». Поэт предстал перед нами кропотли­ вым ученым-историком, глубоко и само­ стоятельно изучившим «Сибирские лето­