Сибирские огни, 1958, № 4

ским взрывом явственно ощущается мо­ гучая ненависть, которая уже созрела в народе. Соймонов молча страдает, бес­ сильный в борьбе с Фрауэндорфом, Илья бунтует в одиночку при пассивном «одобрении солдат и крестьян. Но время всеобщего взрыва близко: ;И викому-то невдомек, что ровно через десять лет .С Урала встанет человек, восстанет некий человек, в одежду царскую одет. :Ему железо для ядра подаст высокая гора, ему рубли из серебра чеканить будут мастера Во мгле монетного двора среди суровых, мрачных гор. М будет мысль его хитра, что не мятежник он, не вор, но истинный он внук Петра! Поэма кончается призраком пугачев­ ского восстания. Мартын Лощилин, герой поэмы «Ис- жатель рая» — самый поэтический и .наиболее любимый автором образ. В Лощилине есть что-то от мудрости и благородства, скрытых под маской на- лвности и шутовства народного Ивана- .дурака. Мартын отказался от выгодной работы у купца и отправился продавать книги, которые должны были разбудить в народе мечту о земном рае. За распро­ странение книг его сажают в тюрьму. Мартын находит гору с металлом и, .отказавшись от богатства, которое пред­ лагает ему английский шпион, сообщает о своем открытии русским властям, одно­ временно доставив им и шпиона. В ре­ зультате он не получает ничего, а гору власти передают в концессию англича­ нам. Наконец, прежний хозяин снова .предлагает Мартыну стать «правой ру­ кой» в торговле, но Мартын уходит к ра- бочим-кирпичникам, в «ад», чтобы там набираться силы для битвы за рай зем- даой. Любимая книга Лощилина — Мильто­ новский «Потерянный и возвращенный рай». Мильтон для Мартына — вырази­ тель мечты о всечеловеческом счастье. Юн, англичанин, именно этим близок русскому мужику. А англичане, шпионы 'и концессионеры, вместе с русскими Ры- жеусовыми и Бесогонцевыми — враги этого счастья. Мышление офени крепнет в столкно­ вении с противниками рая, его мечта ох­ ватывает все обездоленное человечество: ....Мерещились офене не книжные, иные письмена — В подобье букв переплетались тени стволов древесных в ночь, когда луна Плыла высоко над сосновым бором. Песков пустыни трепетала зыбь, И рябь воды по рекам и озерам слагалась в хитроумную арыбь. Арыбь — крутая скоропись востока, славянская пленительная вязь Слились в одно. Скитаясь одиноко, умел Мартын разгадывать их связь. Его одиночество кончается, когда он приходит к рабочим на кирпичный завод и обретает уверенность в победном исхо­ д е борьбы. Читая эту поэму, мы невольно вспо­ минаем героя, который одиноко метался по вокзалам, «чемоданчик мотая в ру­ ках», который нашел, наконец, опору и силу для воплощения своей мечты среди тех, кто обжигал первые кирпичи для здания социализма. У поэм Леонида Мартынова есть еще одна отличная особенность. Они имеют своеобразные, совершенно неповторимые сюжеты, сделаны с изощренной поэти­ ческой выдумкой. Стремление найти глубинные связи между явлениями, ка­ залось бы, весьма далекими, проявилось еще в «Патрике» и развернулось в исто­ рических поэмах. Силой художественной логики мы принимаем близость Соймо­ нова и Пугачева, Мильтона и Лощи­ лина. Социалистический реализм требует, при реалистичности изображения, опре­ делить, на основе марксистского анали­ за, правильное соотношение в борьбе реакционных и прогрессивных сил изо­ бражаемой эпохи, выявить перспективы сил прогрессивных. Поэт в эти годы на­ чал овладевать методом социалистиче­ ского реализма. Стиль, выработанный в историях об Увинькае и Соймонове, вскоре был ис­ пользован для раскрытия давнишней те­ мы Л. Мартынова — героической борь­ бы с колчаковщиной в Сибири. В поэме «Сестра» мужество больше­ виков, победа их правды, объединение вокруг них народа изображены не в ба­ тальных сценах и не в эпизодах под­ польной работы. Бежавший из-под рас­ стрела большевик случайно встречается с незнакомой девушкой, сестрой мило­ сердия из колчаковского лазарета,— вот сюжет «Сестры». Заголовок наполнен глубоким смыс­ лом, ибо сестра милосердия становится для большевика сестрой по духу. В этой поэме еще тоньше и богаче разработал Л. Мартынов свой стиль. Его удлиненная строка едва заметными изменениями ритмики, то сближенными, то далеко поставленными рифмами, то целым гнездом рифм передает не только напряженный смысл разговора героев, но даже как бы дрожание взволнованно­ го голоса сестры: — Да. да! Помогу. Вы успокойтесь. Я вмиг добегу. Живо прибудет карета. Из лазарета. Нот вам жакетка. Оденьте пока. Вот вам платок. Забинтуйте пока. Очень болит рука? Но не успела ни снять платка, ни расстегнуть жакета. Встал человек. Схватил за плечо. Молвил негромко, но внятно: — Что вы там выдумаете еще! Я ж из тюрьмы. Понятно? Испуг, жалость, желание помочь пере­ плетаются в словах сестры. Она повто­ ряется, фразы ее сбивчивы: «...карета. Из лазарета». «Оденьте пока... Забин­ туйте пока». А в словах большевика, несмотря на