Сибирские огни, 1958, № 4

— Повестка вам, — строго проговорила Артюхина от порога. И, помолчав, добавила: — В суд. — На стол положи, — сказал Петр, не оборачиваясь. Артюхина долго шелестела бумажками, потом подошла к Петру и вздохнула: — Ты погляди их сам, Петенька, выбери, какая тебе, какая матери. Тут у меня их много. О-хо-хо, чем пришлося на старости лет заниматься. Вручив повестки, старуха медленно поплелась обратно, снова остав­ ляя после себя следы. Петр все стоял у окна и смотрел, как черные ямки следов постепенно затягиваются, бледнеют. Скоро их совсем завалило крупными и тяжелыми хлопьями. Улица была теперь снова ровной и чистой, как лист бумаги. «Вот и снег выпал», — опять подумал Петр, стараясь забыть про лежащие на столе повестки. Ему хотелось выскочить из дома и бежать, бежать по этой улице. Может быть, к тому домику, возле которого си­ ротливо лежат сейчас запорошенные снегом бревна..., 2 / Судили Григория Бородина в колхозном клубе. На сцене, где не раз играл Петр на баяне, поставили столы, застелили их красной мате­ рией. Один конец материи был облит химическими чернилами. Темное пятно выделялось на ярком фоне, и из глубины зала казалось, что ска­ терть порвана. Все происходило как-то слишком обычно, думал Петр, будто люди сходятся в клубе на обыкновенное собрание. Даже вот скатерть с чер­ нильным пятном была, как обычно, снята с бухгалтерского стола в кол­ хозной конторе и принесена сюда. — ...Судебное заседание объявляю открытым. Свидетелей (судья — пожилой мужчина с седеющими волосами перечислил несколько фами­ лий, в том числе его и матери) прошу выйти... И только теперь, медленно подняв голову, Петр увидел отца и обо­ млел: не отец это. Он почернел, сгорбился, высох, оброс страшно. Втя­ нув голову в плечи, жалкий, сжавшийся, он сидел на скамье, отдельно от Бутылкина, Тушкова и Амонжолова. Припухшие красноватые веки закрывали ему глаза. И усы — взбившиеся, спутанные, тоже казались припухшими... Под ними виднелись бескровные губы. —- Пойдем, мама, — тихо сказал Петр, наклонясь к матери, но она сидела, не шевелясь. Тогда Петр приподнял ее и повел. Из дальнейшего Петр запомнил только мокрое от слез лицо матери, да глуховатый скрип беспрерывно отворяемой и закрываемой двери, в которую вызывали свидетелей. В комнатушку, где они сидели, загляды­ вали какие-то люди, но он не обращал на них внимания. А когда под­ нимал лицо, то все равно не мог различить, кто заглядывает. — Свидетельница Бородина! — крикнули из дверей. Петр довел матЬ до двери, но прикрыл ее, загородил спиной. Анисья была ему по плечи. Она уронила голову на грудь сыну, и он вздрогнул от этого прикосновения и сильнее прижал ее к себе. Погладив горячую голову матери обеими руками, он проговорил: — Ты не плачь, мама... И не волнуйся. Ты скажи все, что знаешь. Говори, как и в районе, всю правду. Тогда тебе легче будет... Нам с то­ бой легче будет... Сам открыл двери и осторожно притворил ее за матерью. Потом опять сидел, смотрел в мутный просвет окна. Там что-то чер-