Сибирские огни, 1958, № 3
Другой, суровой, как бы четко размеренной жизнью, жила теперь деревня. Веселов принес в контору батарейный приемник. Утрами сюда собирались люди и, прослушав сводку, тотчас же спешили в поле, на фермы. Заботы взрослых в какой-то мере передавались и детям. И хоть По ленька и Петька не особенно ясно представляли себе, что такое война, но, видя озабоченность старших, как-то посуровели, притихли. На озеро хо дили теперь редко, да и делать там им одним, без других ребят, было нечего. Берег все лето стоял пустынным и неуютным. ❖ ❖ Ф А осенью стало совсем не до игр. Маленький бревенчатый домик, где помещалась начальная школа, гудевший обычно первого сентября от ре бячьих голосов, стоял сейчас притихшим и грустным. Много колхозников в первые же дни войны ушли на фронт, и дети помогали взрослым уби рать урожай. Под присмотром старенькой седоватой учительницы они собирали колосья после комбайнов и лобогреек. В начале зимы добровольцем ушел на фронт сын Кузьмы Разинки- на тракторист Гаврила. Провожая его, старик Разинкин беспрерывно говорил: — Уж ты, Гавря, поддержи фамилию, смой позор за гордеев ский отряд... Тогда и умру спокойно я... Тебя-то дождусь я и помру с миром... Андрей Веселов крепко пожал на прощанье руку Гавриле и отвер нулся. Гаврила понял председателя, сказал тихо:.» — Д а не переживай ты... Кто-то должен хлеб выращивать. — И, по молчав, добавил: — В военкомат почаще заглядывай. Мне ведь тоже на* третий раз удалось только... — Д а мы с Пьянковым каждый месяц туда ездим'... А что толку? — глухо ответил Веселов. Целую зиму старый Кузьма Разинкин бегал к Веселовым с письма ми от сына. — Гляди-ка, Андрюха! — кричал дед еще с порога, бросая палку в угол. — Бьет, ить, Гавря супостатов в хвост и гриву. Танкист, сказыва ет. Ну-ка, читай! Андрей читал письмо, а старик напряженно слушал, подставив к уху руку. — Вот-вот, Андрюха.... — бормотал дед. — Ты учти — смыл позо рище-то Гавря, сынок... Весной 1942 года, когда только-только начали таять снега, Гаврилу Разинкина ранило. А вскоре он приехал из госпиталя домой на двухне дельную побывку. Гаврилу встречали всем селом, как героя. Все радовались, смеялись, только двое плакали: отец Гаврилы Кузьма да белый, сморщенный Игнат Исаев. Кузьма плакал от радости а- Игнат — неизвестно отчего. Приковыляв домой, старый Игнат лег в постель и больше не встал. Хоронили его молча. Только Демьян Сухов широко перекрестился и сказал: — Ну и с богом, Игнатушка. Господь наказал тебя, господь и об легчил. Спи... И опять перекрестился. Когда Гаврила снова уехал на фронт, Андрей Веселов пуще преж него зачастил в военкомат. Евдокия ничего не говорила, только вздыхала иногда украдкой. Андрей сказал как-то: \ *
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2