Сибирские огни, 1958, № 3
ному двору. Иван соскочил со своего воза и, забежав вперед, забрался к Бородину: — Чудно! — 'проговорил он.— Делаем вроде то же самое, что и до колхоза. Пашем, косим, сено возим... А все будто... Черт его знает, на кого работаем... И опять Григорий ответил, как в первый раз: — Что ж сделаешь, коли... Э-э, да что тут придумаешь!.. — Покру тив бичом, он хлестнул в сердцах лошадь. — Придумаешь что? — переспросил Бутылкин. — Хе-хе... Подож ди, обглядимся... — Вынул из широченного кармана брюк солдатскую алюминиевую фляжку, выдернул зубами пробку из кукурузной кочерыж ки. — Хошь? — протянул Григорию фляжку. — Первач. Светленький... — Переводишь добро на дерьмо,— проговорил Григорий.— Жрать-то что год будешь? Бутылкин сделал несколько глотков, спустил фляжку обратно з карман. — Проживем как-нибудь. Ежели рассудить, неправильно ты гово ришь, что выходов нету. Везде, Григорий Петрович, приспособиться можно... ■, — Андрюха тебе приспособится!— угрюмо проговорил Бородин, до гадавшись, к чему клонит Бутылкин.— Я пока в тюрьму не хочу. У меня скоро... И умолк на полуслове. Он хотел сказать, что Аниска, наконец, з а беременела, что скоро у него будет сын, ’но сдержался. — Знаю. Сына ждешь,— ухмыльнулся Бутылкин.— А вдруг наро дится девка? — Не каркай!— резко оборвал его Бородин. А когда привезли сено и скидали на крышу коровника, неожиданно проговорил:— Ты вот что, Иван... чем тянуть так вот из фляжки, пришел бы лучше когда ко мне ве черком. Один я все... Посидели бы. — Об чем разговор! — с готовностью откликнулся тот. Этим же вечером Бутылкин пришел к Бородину и привел с собой еще двух человек: дружка детства, маленького, плотно сбитого Егора Тушко- ва, и горбившегося широкоплечего казаха Мусу Амонжолова, полгода назад приехавшего в Локти. — Вот, Григорий Петрович. Втроем, значит, заявилися. Гошка мо жет одним махом, без передышки, фляжку горячего первача Еысосать. А Муса сподручен тем, что молчит больше. Только вот уезжать собирается. Он все ищет, где лучше. Амонжолов кивнул головой в знак согласия и сказал: — Собираемся. А может, останусь. Больно друг хорош Ванька — прямо черт... Это «прямо черт» выражало у Мусы Амонжолова почему-то высшую стенень восхищения. — И вообще можешь, Григорий Петрович, на всех нас, как на само го себя, рассчитывать, — закончил Бутылкин. — Ясно?» # 4 Наконец, Аниска родила. И родила сына, как хотел Григорий. Он на звал его Петром, именем отца. По случаю такого события два дня дрожал новый, недавно отстроен ный бревенчатый дом Бородина Перепившихся Бутылкина, Тушкова и Амонжолова приводили в чувство, окатывая холодной водой из Алакуля. Григорий, полупьяный, лоснящийся от пота, несколько раз заходил в соседнюю комнатушку, где лежала ослабевшая Аниска, отбирал младен-
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2