Сибирские огни, 1958, № 2
тать, что данное содержание обязатель но воплощается в единственно возмож ной форме, что различные формы не мо гут выражать один и тот же предмет и что, следовательно, поскольку искусство является отличным от науки способом отражения жизни, постольку оно якобы должно иметь и отличный от науки пред мет. Утверждение, что специфика художе ственного отражения состоит в его пред мете, не подтверждается историей и сов ременным состоянием искусства, являет ся не обобщением реальных фактов, а плодом отвлеченных логических построе ний...» (10). И далее: «...специфика искусства в том, что оно отражает жизнь в образной форме». «Предмет искусства необъятен, много образен, неисчерпаем. В него входит все, что интересует человека, а человека ин тересует все — и уже познанное и не познанное, и уже «очеловеченная» при рода и еще не «очеловеченная». Специфика искусства, его принципи альное отличие от науки,— в образном способе отражения мира» (выделено на ми—А. Е. 14). Согласитесь, что из этих формулиро вок трудно понять, о чем здесь идет речь — о предмете изображения или о предмете познания. Если о предмете изо бражения— то суждение Ан. Дремова це ликом неверно, так как оно стирает вся ческое различие между искусством и наукой как специфическими формами познания. Если о предмете познания, то оно несколько схоластично, так как лю бая специфическая форма невозможна без специфического содержания,— ины ми словами, образность в искусстве.опре деляется именно своеобразием содержа ния искусства, «человеческими сущно стями», иначе говоря. Поэтому формулу — в предмет искусства «входит все, что интересует человека» — без указания на специфику содержания искусства принять нельзя. Скажем, человека ин тересует высшая математика. Но разве она — предмет искусства? Все это еще раз говорит о плодотвор ности начатого А. Буровым разговора: без уяснения своеобразия содержания искусства невозможно определить свое образие его формы, тем более, что они находятся в том неразрывном диалекти ческом единстве, о котором в книге Ан. Дремова по существу ничего не сказано. Основной недостаток книги Ан. Дремо ва заключается в том, что он подошел к теме односторонне — только с тех самых позиций, с которых вели огонь по идеа листической эстетике революционные де мократы: он не пошел дальше самого общего вывода о материалистической сущности искусства. «Известны различ ные идеологичеекие формы,— пишет Ан. Дремов,— политика, философия, наука, искусство, мораль и т. д. Все они особым способом отражают одну и ту же объек тивную действительность» (9). Да, в об щефилософском плане, в смысле утвер ждения первичности объективного мира для искусства, этот вывод верен. Но са ма постановка вопроса о предмете по знания, о содержании искусства остается вне этой формулы. Она не способствует дальнейшему развитию эстетической мысли, а лишь повторяет то, что давно уже уяснено. Формула Ан. Дремова в этом смысле не дает дальнейшего толчка теоретической мысли. И, действительно, если мы будем ограничиваться лишь констатацией материалистической сущ ности искусства, не проникая в природу его специфики, содержания, то дальше повторения ставших общими . местами истин не пойдем. Общая концепция не всегда адекватно соответствует рамкам частного явления. Искусство многообразно, и то, что в ко нечном итоге свойственно всем его явле ниям, отличается несхожестью и специ фичностью в каждом данном явлении ис кусства. Справедливо критикуя вульга ризаторские представления об эстетиче ской сущности искусства, А. Буров тем не менее сам впадает в упрощенчество другого рода, заявляя, что в «подлинно художественном произведении все (выде лено мною—А. Е.) предметы, если они вообще воспроизводятся так или иначе, служат задаче более полного, глубокого и всестороннего раскрытия сущности изображаемой картины человеческой жизни или отдельного характера» (61). С этим согласиться нельзя. Конечно, для выявления идеи художник стремится подчинить все в произведении. Но есть же такие элементы в произведении, ко торые нельзя связывать с общим замыс лом художника, с идеей произведения. Идея в искусстве выражается в сложной опосредствованной форме. Типическое в индивидуальном, а рисунок индивиду ального всегда смещает штрихи, не от-, носящиеся прямо и непосредственно к этому типическому. Нельзя же, напри мер, любую бородавку на портрете ге роя или каждый предмет, расположен ный в его комнате, считать выражением сущности его характера. Что же получается подчас у А. Буро ва? Развивая мысль о том, что «чаще всего животные изображаются при вос создании картины человеческой жизни для того, чтобы представить характеры в типических обстоятельствах, в реаль ных связях и реальном окружении» (63), он следующим образом рассуждает о картине К. П. Брюллова «Всадница»: «Здесь молодая женщина изображена верхом на породистой горячей лошади. Ее провожает с террасы маленькая де вочка: она с гордостью и завистью гля дит на свою старшую сестру. Помимо этих персонажей на полотне изображены две породистые собаки. Служебная роль образов животных для характеристик»
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2