Сибирские огни, 1958, № 2

сит подложный диплом, а тем временем мнимый «доктор философии» Милорад продолжает бить зеркала в ресторанах. И когда приходит в дом Цвийовича те­ леграмма швейцарского профессора, со­ бирающегося навестить своего любимого ученика... Милорада Цвийовича, а вслед за ней — письмо какой-то швейцарской жены Милорада (ибо под этим именем женился учившийся там Велимир), — с этого момента и начинается все ослож­ няющаяся путаница. Не только приехав­ шая Клара (засл. арт. РСФСР Л. Пер­ фильева), не только ее земляк профе 9 - сор Райсер (В. Поплавский), но и сам Живота, и его жена Мара (А. Шелякина), их достойный отпрыск Милорад, брат Мары — пройдоха Благое, — главный «консультант» Животы по части всяче­ ских махинаций (Л. Двоеглазов), профес­ сиональные лжесвидетели — супруги Симо (А. Кондаков) и Сойка (В. Бер­ ман), — все они (как и остальные дей­ ствующие лица) постепенно теряют вся­ кое представление о том, что происходит в возникшей чехарде недоразумений. Актеры, которые только что упомяну­ ты, играют в одном стиле, легко, с пол­ нейшей внешней серьезностью и пото­ му — особенно смешно. Однако и в этом спектакле есть актерские работы, гораз­ до менее убедительные, чем остальные, и это тем более досадно, что речь идет о действующих лицах, имеющих важное значение для развития сюжета. Взять, например, Велимира Павловича в испол­ нении Д. Поротикова. Однообразная ми­ мика и интонация артиста, рисующего своего героя неизменно мрачноватым, не передает ни существа образа, ни сме­ ны внутреннего состояния Велемира. Молодая актриса М. Бурова в роли Славки, дочери Животы, ни разу не ра­ дует зрителей естественной интона­ цией, — голос звучит все время форси­ рованно, напряженно. Даже плачет Славка (узнав, что Велимир, которого она любит, женат на Кларе) явно фаль­ шиво, и создается впечатление, будто она в этот момент «разыгрывает» его, а это, нарушая замысел автора, делает образ совершенно неясным. Принимаю­ щая недолгое, но важное участие в про­ исходящем «госпожа Драга» напомина­ ет в исполнении М. Петрусевич русскую сваху из пьесы Гоголя или Островского и кажется «перекочевавшей» сюда из какого-то другого спектакля. И вот это заметное различие в каче­ стве воплощения ролевого материала, так же как возникающие порою досад­ ные перебои ритма, неизбежно сказыва­ ются на итоговой оценке в целом инте­ ресного сатирического спектакля. Раньше барнаульских зрителей увиде­ ли новосибирцы премьеру «Василисы Мелентьевой». Эта пьеса А. Н. Островского (написан ная им совместно с С. Гедеоновым) в по­ следние десятилетия ставилась очень редко и, можно сказать, почти не известна советскому зрителю. Она при­ надлежит к числу исторических (но во­ все не самых выдающихся) произведений великого драматурга. Особенностью ее является — в сравнении с другими «историческими хрониками» Островско­ го, — то, что в данном случае драматур­ га интересовали не столько важные исторические события (о них — и речи нет), сколько личные переживания жив­ ших когда-то людей. В Центре действия находятся два жен­ ских образа — царица Анна Васильчи- кова (пятая жена Ивана Грозного) и по­ губившая ее купеческая вдова Василиса Мелентьева. Да и сам Иван Грозный очерчен главным образом в своем отно­ шении к двум этим женщинам и в го­ раздо меньшей степени — как государ­ ственный деятель. Любопытно, что, обратившись к дале­ кому прошлому, Островский заинтересо­ вался в какой-то мере темой... «Грозы»! Ведь в трагической судьбе Анны Ва- сильчиковой, официально именовавшей­ ся царицей, но являвшейся фактически подневольным, измученным существом, с грустью'вспоминающим о вольных го­ дах девичества, можно явственно уви­ деть удивительное сходство с судьбой Катерины Кабановой. И то, что окру­ жает царицу-рабыню, можно рассматри­ вать как своего рода вариант или другой слой «темного царства». Только Дикой здесь пострашнее — это Малюта Скура­ тов. Да и вся давящая сила Ивана Гроз­ ного тоже позволяет вспомнить (хотя и в ином свете) душную атмосферу города Калинова. И представляется очень пра­ вильным декоративное решение царицы- ных покоев художником Г. Ивановым: на заднем плане резная решетка отделя­ ет комнату от сада, — и это символизи­ рует клетку, в которой мечется пленная Анна. «Светлица» для нее —• темница! Конечно, Анне далеко до Катерины— с ее активным свободолюбием и мучи­ тельной внутренней борьбой, и отчаян­ ной решимостью, — но, повторяю, общее в героинях этих (таких разных!) пьес несомненно есть. И засл. арт. РСФСР JI. Перфильева, играющая очень проник­ новенно, с подлинным трагизмом (осо­ бенно хорош у нее монолог, произноси­ мый Анной в одиночестве, а затем — весь эпизод с Малютой), это наглядно показывает. А вот то, как «поставлена» в спектак­ ле заключительная точка этой роли, — настораживает и вызывает беспокойство. Выпив отравленное вино (и зная, что оно отравлено), Анна выходит из комнаты и сейчас же из-за сцены раздается ее — даже не крик, а неистовый, протяжный вопль, долженствующий означать, что она... умирает. А вслед за тем выбегают женщины, кричащие о смерти царицы. Явный расчет на то, чтобы было «по­ страшнее» и «вдарило» по нервам. И в