Сибирские огни, 1958, № 2

(«кажущихся невозможными» — по оп­ ределению самого автора), но все же вы­ хваченных зорким глазом смелого ху­ дожника из самой гущи жизни, дейст­ вуют ярчайшие, детально разработанные характеры! И как раз они, характеры, а не сами по себе «ситуации», привлекают в первую очередь наше внимание! Постановка^ этого произведения — живое свидетельство творческих дерза­ ний театра и его стремления испытать свои возможности на драматургии, про­ низанной огненным пафосом коммуни­ стической партийности, воплощенной в исключительно своеобразной форме. Из сценических ситуаций Всеволода Вишневского, из самых реплик его геро­ ев как бы бьет ток высокого напряже­ ния, и, как кажется, постановщик спек­ такля К. Миленко правильно уловил эту, пронизывающую всю пьесу, патетичес­ кую тональность. Вместе с актерским коллективом он пытался создать мону­ ментальную и в то же время страстную сценическую поэму о людях, боровшихся за советскую власть, о том, как разнуз­ данная, разложившаяся под влиянием анархической демагогии толпа матросов сплачивается волею партии и ее послан­ ца Комиссара — в дисциплинированный отряд борцов за революцию. Интересно, что почти одновременно с барнаульцами замечательную пьесу Вс. Вишневского поставил и Новосибирский театр «Красный факел» (режиссер — нар. арт. РСФСР Н. Михайлов, худож­ ник — В. Шапор'йн). На сцене «Красно­ го факела» «Оптимистическая траге­ дия»—это тоже своеобразный гимн мощи и мудрости партии, но звучащий в ином «ключе». В задачу данной статьи не входит подробный параллельный разбор этих двух спектаклей. Отмечу лишь, что Алтайский краевой театр стремится пе­ редать своеобразие драматургического почерка автора в реалистическом оформ­ лении с отдельными элементами услов­ ности, в то время' как краснофакельцы концентрируют внимание зрителя и на самом, подчеркнуто условном — «абст­ рактном» — декоративном решении: спектакль идет без занавеса и при раз­ личных вариантах одной и той же лест­ ничной конструкции, занимающей всю ширину сцены. В барнаульском спектакле, в частно­ сти, запоминаются массовые сцены, в большинстве случаев решенные режис­ серски интересно. Так, множество возникающих на раз­ ных точках сценической площадки ди­ намичных мизансцен с минимальным числом, участников (два-три человека) opj ганично сливаются в единый большой эпизод многолюдного прощального «мат­ росского бала». Весь этот эпизод прони­ зан как раз тем сложным настроением — «печальным и воинственным», о ко­ тором говорит драматург в заключитель­ ной ремарке первого акта. Ряд ролей исполнен в спектакле убе­ дительно. Запоминается мощная фигура матроса Алексея (Б. Суров). Зритель понимает, что этот здоровенный, физически могу­ чий человек далеко не сразу обретает в себе подлинную внутреннюю силу и что все его «молодечество» в первой по­ ловине спектакля скрывает лишь расте­ рянность, непонимание своего места в жизни, неспособность самому ответить на мучительные вопросы: «Где правда?», «С кем идти?». Вот почему он долгое время мечется между Вожаком анархи­ стов и Комиссаром. И лишь постепенно высвобождается от полной подчиненно­ сти Вожаку. В этом Суров не оставляет сомнений. И как же становится досадно, когда артист иной раз сбивается на явно внеш­ нее изображение характера, вместо его раскрытия начинает играть специально «на зрителя»! Одна из самых ярких фигур спектакля — Вожак. Г. Беляев ярко демонстрирует тяжелую «давящую» силу этого опасно­ го врага,— человека, которого водово­ рот революционных событий временно поднял на поверхность, поставил во гла­ ве «отряда» анархистов, между тем как в его опустошенной душе нет ничего, кроме злобного желания, якобы во имя анархической «свободы», повелевать сво­ ими приверженцами. Вожак, нарисован­ ный Г. Беляевым, прямо-таки наслаж­ дается своей неограниченной, беспрекос­ ловной властью над кучкой запутавших­ ся людей, его жесты иногда несколько картинны, он как бы любуется «чудеса­ ми дрессировки». При всем том он убеж­ дает зрителя в своих незаурядных воле­ вых качествах, как и в своей тупой же­ стокости. Пристальное внимание зрителя с нача­ ла и дсТ конца приковывает к себе Сип­ лый — засл. арт. РСФСР А. Коковкин, холуйски угодничающий перед Вожаком, но делающий это вовсе не из подлинной солидарности с ним, а исключительно из- за сложившихся обстоятельств. Это — фигура поистине зловещая, еще более страшная, чем сам Вожак. А Коковкин показывает: смотрите — главная беда не в том, что Сиплый физически болен си­ филисом, но еще хуже, что он разъеден нравственной проказой! В нем нет ничего устойчивого, кроме патологической нена­ висти к людям. И такому впечатлению о нем вовсе не мешают, а, напротив, свое­ образно помогают комические штрихи, которыми окрашивает Коковкин этого выродка. Среди исполнителей небольших по объему ролей (а таких в «Оптимистиче­ ской трагедии» немало) выделяется JI. Двоеглазов — главарь пополнения анархистов. Кстати сказать, весь эпизод этот поставлен режиссером К. Миленко изобретательно. Группа вновь прибыв­ ших анархических молодчиков, одетых