Сибирские огни, 1958, № 11
Зина, как всегда, внимательно следит за губами говорящих и кива ет матери. Все ж, была бы у мамани хоть какая праздничная одежка — бес пременно пошла бы, не скучала бы одна дома... А то юбка да кофта — все маманины наряды; что в будни, то и в праздник! Другие-то новоселы, хоть тот же Елизар Свешников, хоть те же Простокишины, Нефедовы не шибко богатые, а поглядишь — не стыдно людям показаться. Павла Марковна накинула на крепкие плечи веселенькую, в пест- ринке, шалюшку, в темно-русые густые волосы цветок беленький про дела — чистая молодка, хоть в пляс пускаться! Алевтина, старшая доч ка, в легком Зеленом платке, в сапожках — отец сам смастерил! И дру- тие ихние ребятишки принаряжены. На самом-то дяде Родионе костюм, хоть и простой, из толстого материала, но аккуратный, неизношенный, а шод пиджаком сорочка голубая и галстук... Конечно, в одном леспром хозе восемь лет жили, не бродяжили, все при месте, не нужда голая з колхоз погнала — сами схотели... А у них, у Зимогоровых, откуда ж могут быть платья-костюмы? Одно тряпье старое! И как с этим тряпь ем Зинка распорядилась — просто молодец! Во-первых, отца принаря дила: выгладила старую синюю косоворотку, подшила к ней новые бе ленькие пуговки, фуражку пообчистила, водичкой побрызгала — под новила. Вот побриться папаню никак не могла заставить — водила л а донями по свалявшейся кудлатине, щекой терлась и хмурилась: колко, мол, неприятно, а папаня рассердился: «Беззубый я, сниму бороду, совсем раззявой стану!» Отстала! Генке она успела все зашить да по штопать, Митин пиджак щеткой пообтряхнула, чуб Митин поправила... А сама... сама свое единственное платьице из ситца надела, а платьице такое, что от стирок все цветочки на нем завяли! Эх-ма, пике, эпонж, штапель! Сестренка ты моя, сестренка, бедняжечка моя! А Зина будто чуяла, что у брата в сердце заноза, прижалась к Ми те, Генка приткнулся с другой стороны — так и пошли втроем, рядыш ком, молодые Зимогоровы. — Гляди-ко, Иван Васильевич, — засмеялась Павла Марковна, — .детки-то твои Митю за старшего признают, не тебя... А ну-ка, гвардей цы Простокишины, марш вперед. Дядя Родион и отец, переговариваясь, чуть поотстали, но Мите из их разговора было слышно каждое слово. — Попразднуем, Иван Васильевич, — и на косовицу. Поднялась травка, самый раз косить. — Ну, а как, Родион Григорьевич, как насчет этого самого? — ■Отец замолчал, а Митя словно видел, как он ворошил пальцами расту щую клочьями бороду. — Решили что? — Так у нас твердо, — отвечал своим, будто простуженным голо сом дядя Родион.— Думали мы с Павлой и додумались: оно бы и очень хорошо, да никуда не годится! — Это почему же так? — Отец все щиплет, конечно, свою куд- латину. Что же ответит дядя Родион? — А так: тут дело верное, начатое — там опять копай сверху. Тут, прикинули мы, втроем с Алевтиной тыщу трудодней вымахаем — не менее. Это сколь — восемь, а то и девять тыщ рублями? Д а еще хле бушко — тонна-полторы. Зачем нам больше? «Так ведь, — думал Митя, — и мы с папаней и с Зиной разве меньше -тыщи выгребем? А за чабанство-то трудодней кладут поболе!»
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2