Сибирские огни, 1958, № 11
возле таблички учета. Когда Бимба, наконец, умолк, он подошел к Мите: — Иди, парень. Еще поговорим. Смотри, больше не дерись! — Доржиев говорил ровно, без острастки, даж е чуть ласково. — Ну, уда рил, дальше что? Чего добьешься? Суд, тюрьма, позор, биография испорчена. А побитый ходит, над тобой же смеется, свое дурное дело делает! Этого хочешь? Иди, Митя, и больше не дерись. Иди, Митя. А ты, Рабдан , останься! Митя неуклюже повернулся и вышел. — «Мангут»? — Доржиев покачал головой. — Ты, Базарон , еще помнишь это слово? А ты, Арсалан? Ну, Бимбаев, какие еще слова из старья выкопал? «Царь», «помещик», «батрак»? Нет, Бимбаев, нам эти слова ни к чему. Без них прожили! Другие слова помним, другие слова любим: «Революция», «Ленин», «коммунизм», «пятилетка», «колхоз», «дружба»... Русские принесли нам эти слова. Лазо , Журавлев, наш до рогой Костя Шибанов. Сколько раз мы их повторяли на Шибановой сопке! Забыл? Для тебя это пустые звуки были? Шелуха? Теперь рус ские снова помогать приехали. Плотники, шоферы, кузнецы, землеро бы... Сколько леса из-за Шилки вывезли, сколько новых кошар в степи, сколько новых домов на берегу Шибирки построили... Разве мы без них могли мечтать о таком размахе!.. А ты? Ты «мангутом» их встре чаешь! Скажи, ты к нам из какого века выпрыгнул? Нет, Бимба, сколь ко ты по стране' кочевал — и там был, и здесь был, — все равно сле пым остался, дурным обратно пришел. Бимба злобно-растерянно морщил щеки и все помигивал Доржие- ву на Рабдана , но председатель колхоза словно бы не замечал этих знаков. — Слушай, Рабдан ,— неожиданно сказал Доржиев,— в техникум готовишься — это хорошо. А про сурхарбан не забЬш? Как Боршагры? Пробуешь, тренируешь коня? — Тренирую каждый день, — Рабдан прислушивался к шорохам за палаткой — ждет его Митя или нет. — Ну, это хорошо... Теперь расскажи, как это у Бимбаева выхо дит, будто ты пятьдесят овец в день стрижешь? Рабдан опустил голову. — Какие пятьдесят? По тридцать у меня, а то и меньше! Он не видел, как Бимба за спиною Доржиева махал ему растопы ренной пухлой пятерней: «пятьдесят!;». Доржиев кивнул на таблицу учета. — Д а , а записано — по пятьдесят. Уже три дня. Все-таки, Рабдан, может, ты плохо считал? _ j-[eX) — сквозь стиснутые зубы ответил Рабдан , — неверно в таблице. По тридцать, больше не настригал. Доржиев повернулся к Бимбе, тот пожал круглым плечом: — Это могла, конечно, ошибка случиться. Проверить надо. И ми нистры ошибаются! — Ступай, Рабдан! — сказал Доржиев. — Смотрщ чтобы Ьоршаг- ры первым пришел на скачках. Это очень важно. Ступай! Рабдан вышел. Доржиев резко повернулся к Бимбаеву. Базарон стоял как вкопанный. Арсалан, стиравший резинкой с обложки журна ла следы доржиевского карандаша, отбросил резинку в сторону. Ты чхо же, Бимбаев? — жестко сказал председатель. Не так-то просто было принять тебя снова в колхоз, не очень-то тебя здесь любят. На всех фермах, во всех бригадах от тебя отказываются. Какой смысл, говорят, немолочную овцу — это ты, значит! — с молочными пу тать! Ламу хорошо представляет, к молоденьким лезет, ехор плясать,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2