Сибирские огни, 1958, № 11

Неслышно подбежали Шоно и Нойён, сочувственно.потерлись о его сапог и, заскучав, исчезли во тьме. Как ночное море, вздыхала и ворочалась отара в загоне. Как же так? Этот толстый лодырь и хвастун с залысинами и ма­ ленькая Долгор! А он, Митя? Разве не было сладкого степного полдня, пения жаворонков, голубых цветов и мягких, сбрызнутых цветочным вином губ? Почему, почему Долгор не сказала ему, Мите... Он вдруг вспомнил про сверток в серой бумаге. Достал из кармана брюк, развернул. Носки! Новые, синие, в коричневую полоску... Смеш­ ной подарок. Может, и толстяку такие же подарила? Бросить их, что ли, в загон, к овцам. «Нет, вот увижу ее, в лицо брошу...» Затарахтел мотоцикл, унес в степь пьяные голоса. Несколько раз позвали его и старик, и тетка Бальжит, и Рабдан... И все замолкло. В юрте улеглись спать... Только степь — большая, теплая, грустная — не спала, дышала, прислушивалась, как бьется Митино раненое сердце... Овечья цирюльня Нет, это не овцы движутся по степи — это всколыхнулась, подня­ лась сама степь и покатилась белыми, чернымй, серыми волнами по широким падям и узким распадкам, через горбатые сопки и обмелев­ шие речки... Медлительно и безмолвно проходят многотысячные отары, и все живое в степи встречает и провожает пестрый овечий поток... Стрелой, запущенной в небо сильными руками, метнулся и сгинул в облаках коршун. Забегали, засуетились на высотках хлопотливые дрофы. Точно каменные столбики, застыли у своих нор желто-серые тарбаганы. Степной ветер, будто только и ждавший июньского шествия овец, налетает со всех сторон, играет конскими гривами... Когда ветер, всегда вспоминает Рабдан строки из отцовской тетради: «Мчится ве­ тер степной, словно всадник лихой, всунув ногу в монгольское стре­ мя...» Это не перевел, это отец сам сочинил. Июнь — месяц цветов и месяц стрижки. Впереди отары на своем Боршагры — старый бабай. Справа охра­ няет овец Даши-Дондок, слева — Митя. А замыкает колонну он, Р аб ­ дан. В Жипкоче в опустевшей юрте осталась только мать. Ну и пусть отдохнет немного. Только разве умеет она отдыхать? Будет запасать на зиму айрик, арцу1, валять войлок, выминать кожу. Уж как просил ее Рабдан: - «Побереги, мама, пальцы, отдохни...» Улыбнется одними глазами и берется за белур2 или тальку3. И все думает, думает... Д а , не хочет она, чтобы Рабдан ехал в Нерчинск, ох, как не хочет! Но ничего не говорит... И сейчас, провожая их в Улан-Шибирь, постояла у юрты, погля­ дела вслед, очень грустная была — хоть обратно возвращайся!.. А они все довольны, что едут в центр, и кто доволен больше всех— даже трудно сказать. Бабай доволен, что сам сходит в сельмаг за по­ купками — он любит долго, торжественно присматриваться к товарам, перещупать весь материал на прилавке, поспорить с Ендоном-продав- цом; а ближе к вечеру пойдет чаевать по приятелям, показывать, при­ хвастывая, покупки. И уж, конечно, в правлении пошумит, еще в юрте к этому готовился: «Если Доржиев новой кошмы не даст, пусть берет мой икрюк, сам пусть баранов пасет!» Ну, а главное (Рабдан хорошо это понимает) — не терпится деду 1 А р ц а — по-особому приготовленная творожистая масса. 2 Б е л у р — пест, которым сбивают молоко и айрик. 3 Т а л ь к а — корыто, в котором мнут кожу.