Сибирские огни, 1958, № 11
Так, сидящим на траве, застает Митю дед Юндунов. — Эт-та что, — Иван Юндуныч, склонившись с лошади, внима тельно смотрит на Митю, на примятые цветы, на следы лошадиных копыт. — Был, штолича, кто? — Д а , кажется... Ж амсоева приезжала. — Что надо было? Что же ей надо было? Как ответить? — Она... она сказала: нам после Лубсанова отару пригонять... — Э, все с ума сошли! Сто раз об одном толкуют. Лубсанов! Луб- санов! Сто раз Лубсанов... Лучше бы новую кошму привезли, приемник бы поставили, в юрте бы, как в клубе, весело стало!.. Ну, давай, парень,, овец на водопой гнать. И дед Юндунов взмахивает своим икрюком: — Гури! Гури! Гури! Подъезжая звездным вечером к распадку, Юндунов и Митя услы шали далеко разносившиеся из юрты по степи голоса — тонкий, с под- визгом — Бимбаева, глуховатый, будто из пустой бочки — Петрищева. Поодаль, меж юртой и загоном, стоял тот же самый мотоцикл с крас ной коляской, бока коляски заляпаны косыми шлепками ржавой засох шей грязи. Видать, давно здесь гостят... Тетка Бальжит, помогая мужчинам загонять овец, вполголоса ска зала: — Совсем пьяные, мальчишкам араху подливают... Худое дело! В юрте было жарко и душно. В чадную смесь соединились запахи- вареного мяса, молочной водки и махры-самосада. Петрищев, полу- развалясь на Митиной койке и подмяв под локоть Митину подушку, по куривал и слушал Бимбу. На зеленовато-бледном, вытянутом лице Петрищева резко выделялся крючковатый сизый нос, выражавший сы тое довольство и пьяное благодушие. Он изредка отрыгивал, сплевывая на пол. А Бимба, заняв деревянный щиток у еще горячего очага, сидел с распахнутым халатом (на гимнастерке в два ряда сверкали какие-то значки), и лоб его, и залысины, и щеки блестели от пота. В левой руке он держал большой остроотточенный нож, в правой — за кость огром ный, похожий на корневище, кусок мяса. Вцепляясь зубами в «корне вище», Бимба оттягивал тугой пласт недоваренного мяса, как резину, и затем точным взмахом ножа — снизу вверх — отделял подцепленный пласт от всего куска. «Ишь, ловкач, как он себе нос не оттяпает», — подумал Митя, са дясь на сундук слева от входа. Но широкий, расплывшийся нос Бимбаева, с узкими, как игольное ушко, ноздрями, после каждого взмаха ножа оказывался на своем мес те нетронутым. — А, здорово-мэндэй русско-бурятской бригаде! Как самочув ствие овечек? — снисходительно приветствовал чабанов Петрищев. Он не сдвинулся с места — уж так удобно привалился на Митиной койке. Иван Юндуныч ответил коротким «мэндэй», сел на свою скамейку у кровати, молча взял из рук тетки Бальжит миску с супом; такую же миску подала она и Мите, и он с уважением, совсем по-новому, взгля нул на ее изрубцованные пальцы: «Вишь, как случается, разве поду маешь!» — Э, так дело не пойдет! — Бимба поспешно положил свою кость прямо на кирпичину очага, обтер лоснящиеся пальцы о халат. — Пошто так-то! Арахушку пить надо.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2