Сибирские огни, 1958, № 11

Митины мысли прервал Иван Юндуныч. Они ехали рядом вслед за отарой. Вдруг дед достал петлей икрюка толстую, черную, с подпалами овцу. Та, вздрогнув, отбежала в сто­ рону. — Плохая овца, штолича? Ты погляди: шерсть есть, мясо есть! Че­ го еще надо? Нет, все недовольны! Доржиев приедет: «Вот у Лубсанова тонкорунные». Базарон приедет: «Вот у Лубсанова...» Бимба арахуш- ки-то нажрется и тоже: «Лубсанов...» Все Юндунова учить хотят. Бери, говорят, другую отару — племенной баран, шерсть тонкий, денег много... Наш баран, толкуют, шибко плохой — шерсти на брюхе мало! Скоро за ­ хотят, чтобы в брюхе шерсть росла! Наш баран плохой — шерсть гру­ бая! А чем плохой? Фуфайку из шерсти делать можно? Костюм делать можно? Конфеты или пряники им из шерсти делать, штолича? Собсем Юндунов из ума выжил, получается! Про что завел речь Иван Юндунов, на кого сердится, Митя понима­ ет смутно. Для него покуда все овцы одинаковые — ну, одна покрупней, другая помельче, одна серая, другая черная или с пестриной попадается. А про Лубсанова он знает только то, что тот такой же старый чабан, как Юндунов, и все! Дед Юндунов, не дождавшись от Мити сочувствия, легким движе­ нием ноги поворачивает своего Боршагры. — Я тут падушку погляжу... Надо тихое место найти, эт-та когда ветер, пурга задувает — отару укрыть... Ты, парень, посматривай... Боршагры исчез в узком распадке. А Митя, опустив поводья, поти­ хоньку — за отарой. Чудной дед: лето еще только в разгоне, а он уже насчет зимней сто­ янки тревожится... Интересно, сколько у Мити трудодней к зиме наберет­ ся? Если по девяти рублей трудодень считать, то это, может, тыщи три! Перво-наперво две кровати заведем: отцу с матерью и Зине с Генкой, он-то сам в юрте перезимует. Матери шаль купит, Зинке — платье по­ цветастей, Генке — башмаки. А отца непременно в город вытолкает — зубы вставить, чтобы желудком не мучился... Насчет баяна погодить при­ дется. И то хорошо: кормят, полушубок выдадут, валенки. И вовсе ни к чему оглобельки поворачивать! Нет уж, дядя Афанас, куда хочешь ти­ кай отсюдова, а нас не шевели, у нас и дом на Речной улице почти гото­ вый, и дите малое почти на руках — куда нам? Как быстро воротился Иван Юндуныч! Опять его лошадь рядом. Молчит и табаком от него не пахнет. И трубка не посапывает. Что это с ним приключилось? И почему на ногах у деда новые гутулы — не те, с подшитой сыромятью подошвой, а маленькие, с затейливо вышитыми красным по черному бараньими рогами, зубцами и крестиками? Митя, стискивая поводья, медленно поднимает глаза на всадника. И уже перед ним не расшитые гутулы, а синий халат с желтым пояском, и тугие косички, и словно залитые солнечными лучами щеки... Дол гор! — Ты... приехала! — Как раз приехала: баранов всех потеряешь — вон куда разбре­ лись! О чем думал-то? Лошади их совсем рядом, желтенький расписной гутул касается Ми­ тиного сапога. — Разное думал. — И вдруг, осмелев, Митя торопливо, еще крепче стискивая поводья, говорит: — Вот... и о тебе! — И я о тебе. — Долгор спрыгивает с лошади и садится на траву и оказывается в тесном кольце голубеньких цветков — словно нарочно выбрала это место! Она вынимает из рукава халата сверточек в серой