Сибирские огни, 1958, № 11

— Где, говоришь, люди эти были? Кто на стройках, кто дорогу свою искал, кто на ноги только становился... А что — для себя одних строить? Кто заблуждался — не пускать? Веревкой колхоз окружить, как раньше юрту с новорожденными окружали, чтобы чужой не зашел, не сглазил. А если нам с тобой старики скажут: «Эй, где были, когда мы революцию- делали?» А нам тогда с тобой по два года было! Надо время понимать, людей понимать, Базарон... Зоотехник угрюмо молчал. — Ревнивый ты, Базарон, — вздохнул Доржиев, — к делу своему ревнивый. Племенных овец вырастил: мое, не дам, сами доходите. И мо­ лодой такой был. Ну, еще поговорим об этом... Что ж, пойдем в правле­ ние? Он встал и снова заглянул в комнату. Сэсэг и Сэсэгма лежали, повернувшись друг к другу лицом, волосы их спутались, дыханйе смешалось— казалось, они видят сейчас один и тот ж е сон и боятся, что их разлучат... Ну, а одеяло, конечно, снова на полу... Доржиев накрыл девочек одеялом, вернулся в кухню, обернул тарел­ ку с лепешками полотенцем, и они с Базароном вышли. С давних, юношеских дней полюбилась Доржиеву ранняя утренняя пора в родной степи. Все в степи озарено солнцем, будто в нее, как в ча­ шу, пролилось золотое вино, и оно кипит меж сопок. Степь только просы­ пается, а люди уж давно не спят. Тукают с жидким песенным звоном мо­ лотки в кузнице. С тяжелым буханьем скатываются тяжелые бревна с трехтонки у нового гаража. На желтых стропилах свинарника, невдалеке от березовой рощи, копошатся маленькие фигурки. И в другой стороне, на вершине древней Шибановой горы, похожей на плоский круглый хле­ бец, — и там, вокруг широкого навеса и под самым навесом, беспрерыв­ но снуют люди. Скоро сюда, на пункт стрижки, под электрические машин­ ки погонят со всех окраин степи сотни и тысячи овец... Да, кстати, хоть и неприятно, но надо узнать у Базарона, так ли уж плох Бимбаев, совсем не справляется с делом или все же можно терпеть... — Как справляется? Послал за мешковиной для тюков, исчез, два дня нету. Зачем мне его дали? Толк какой? Человек командовать хочет, полную грудь значков нацепил, а делать кто будет? Все самому прихо­ дится! Ну, идем, что ты уставился на сопку. Сходишь потом, проверишь. Уже был, Базарон, был Доржиев на Шибановой горе, проверял. Все верно — нету на пункте Бимбаева... Что с ним случилось, куда девался? Доржиев глядел на Шибанову гору и видел ее такой, какой она бы­ ла четверть века назад: ни навеса, ни палаток, одна лишь мелкая трава на вершине да^серые угловатые камни. Тогда еще никто не называл соп­ ку «Шибановой»: ведь Шибанов-то Костя, их учитель, их друг, был еще жив... Д а , Костя Шибанов... Недолго прожил он с ними — каких-нибудь четыре года, а в сердце остался на всю жизнь... С того самого дня, когда пришел к ним в улус в своей железнодорожной шинели и фуражке, в. стоптанных сапогах, и все на нем серебрилось от сухого мелкого мартоа- ского снега... Вот так и запомнился ему Шибанов: стоит у лубсановской юрты (и кругом только юрты — ни одного дома!), стоит, смотрит на бело-бурую зимнюю степь, на оело-серые зимние холмы. А сам — высокий, долгоно­ сый, с острыми небольшими глазами, а в руках диковинный черныш футляр... И они, мальчишки, забыв свои бабки-шагаи, все шныряли вокруг- него («Что там, в футляре, — лук или ружье?»)... А когда он пил чай у Лубсанова, в юрту кучкой заглядывали... «Ну, говори, зачем пришел, что- нужно?» — спрашивал Лубсанов гостя, напоив его чаем. «Мне? А ничего