Сибирские огни, 1958, № 11
— Здравствуйте! — сказал Рабдан, когда они вошли, и с невозму тимым, каменным лицом стал у дверей. Но Митю уже не пугала непод вижность этого лица. — Здравствуй, — слабым голосом ответила мать. Она сидела по среди комнаты на табурете, подперев одной рукой другую и прижав л а донь к бескровному лицу. Сама-то худая, грудь впалая, щеки провали лись, а живот — огромный, уродливый: скоро рожать... Лишнее это, со всем извелась она, да теперь-то что поделаешь! Зина, конечно, не ответила на приветствие — она стояла у плиты в •своем застиранном платьице и, постелив обрывок газеты, чистила кар тошку. Слабый румянец, словно тихая зорька, проступил на ее бледных щеках; неловко постукивая ножом по краю плиты, Зина ждала, когда •они уйдут. — Вишь, глухая она у нас, — объяснял Митя Рабдану, раздумывая, что бы ему взять с собой. — С пяти лет, как скарлатиной отхворала... — Что тебе, Митя? — не двигаясь с места, спросила мать. — Чего ищешь? — Д а вот к ним поеду, — Митя кивнул головой в сторону двери, — погляжу, может, в овцеводы подамся. — И сам не зная на что и на кого сердится, грубо спросил Рабдана: — Чего брать-то? И подумал: «А что есть у меня? Дырка в кармане, как давеча дядя Афанас сказал». — Мыло возьми, полотенце, — невозмутимо ответил Рабдан, — ну, еще трусики, в речке купаться будем... Больше ничего не бери! «Это все, кажись, есть...» Только сейчас, сравнивая квартиру врачр- хи со своей комнатой, Митя тяжко и горько почувствовал, как убого они живут.- Ж алкая одежда на гвоздях. Солома, прикрытая рядном, в углу, где спят они вповалку. И единственное семейное богатство — самовар на пустом столе, — как гора в пустыне! Мать с самоваром никогда не расстается, тащит с собой, ведь это все, что осталось от потерянного ког да-то дома, и, может, с ним начнется счастье в новом дому. Может, оно и придет, счастье-то, если снова не сорвутся с места. А то чуть поживут, попривыкнут, вещички кой-какие заведут, одежка по явится — вдруг заблажит отец! Не понравилось тут, подымайся, соби райся, поехали! По дешевке распродадут все шмутки, в спешке и задар ма соседям сунут, в дороге денежки растрясут, проедят, и, опять, голобо сые, на новое кочевье... —- Генка, — тихо сказала мать, — там, в уголке, мешечек, подай ■брату. Гена, босой, в драных штанах, нешумливо играл с какими-то щепоч ками в уголке. Он, прижав к груди обернутую в тряпицу щепу, заморгал глазами .' — А энтот еще несмышленыш! Вишь, глазенками захлопал... Играй, играй, сам достану! Он, прощаясь, потоптался у дверей. «Ну, хоть с хлебом живем, два куля вон справа от порога — колхоз дал. Все же Доржиев этот с поня тием... А уж я — сгинуть мне — к осени свое заработаю!» • — Ну, маманя, — весело сказал Митя, — не горюйте, обладится те перь все! ...И вот трое парней выезжают в степь — голубую, розовую, зеле ную, дымящуюся золотом, просторную, горбатую, как тысяча верблю дов. Слева — Рабдан на сером и злом коняге, справа — Даши-Дондок на темной кобылице, и в середине — Митя на пегой низенькой лошадке. —1 Ну, три богатыря! — посмеивается Даши-Дондок. — Вперед! И они, как камни, брошенные в море, исчезают в озаренной солнцем степи...
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2