Сибирские огни, 1958, № 11
Юндунов медленно, мелкими движениями просушил полотенцем ли цо, вытер жилистые руки и, застелив полотенцем колени, осторожно рас крутил плотный бумажный листок. Тусклой неровной позолотой блесну ла дуга крупных букв: «Свидетельство». Так, здесь пять и здесь пять, а ни же четыре и снова пять... Э, что говорить, отцовская голова у парня, и сам молодец: грудь, как у молодого коня, а лицо чистое, точно у девушки. Кто подумает, что слабее ягненка был, позже других в школу пошел. — Ну, а теперь, парень, как будем? — Юндунов бережно, чуть дро жащими руками свернул свидетельство, положил позади себя на одея ло. — Как решил-то? Рабдан глотнул из кружки. Еще раз. Еще. Посмотрел на мать. Она молча пила чай, держа на растопыренных пальцах узбекскую пиалу. Пальцы у матери в коричневых шрамах, затянувшихся, но еще замет ных. Лицо худое, губы с синевой, и глаза грустные, погасшие... Только- волосы, заплетенные в две толстые косы — нестерпимо черные и блестя щие, как у девушки... Ох, как же трудно будет им, старику и женщине, без него! — Аба, я уже заявление написал. Завтра пошлю. — Рабдан поста вил пустую кружку на табурет, накрыл ладонью и тихо вращал ее. — И Даши-Дондок написал. И Дарима. Старик толчком протянул через очаг кружку — еще чаю! Бальжит поставила свою пиалу, взялась за поварешку. — Э! Все уезжают! Скоро степь совсем пустая будет. Все ученые хотят быть! Никто баранов пасти не хочет! Базарона братенник куда уехал? В Иркутск. На доктора учиться. Дамдин — на механика, штоли- ча? И девки тоже! Лубсанова младшая дочка — в Томск уехала. Гра мотные, ученые! А где сакманщиков1 брать — ягнят выхаживать? Кто овец стричь будет? Старые чабаны помрут, тогда что? Э! — он со стуком поставил кружку на табурет. — Сада!2 — И встал, что-то ища вокруг себя. — Вот, аба, возьмите! — Рабдан подал деду упавшее на подмосток полотенце. Юндунов порывисто вытер лицо, лоб, бороду, снова сел и взялся за кисет и трубку. Он курил, и острый кадык сиротливо ходил па- морщинистому горлу. Какие у него пальцы — кривые, узловатые, как только икрюк держат! А бороденка — реденькая, жалкая, сквозь нее видна бледная старческая кожа... Надо бы сказать деду, что вернется ведь он, Рабдан, и Даши-Дон док, и Дарима — все вернутся, окончат техникум и приедут обратно, в. степь. Скажет — и успокоится дед. — Пусть едет! Это сказала мать. Стала к ним спиной и, вытирая кружки, снова по вторила: — Пусть едет, зачем держать! Она приложила к груди руку и быстро вышла. Уже за юртой слы шен сухой, трудно сдерживаемый кашель. — Пусть едет! — Дед окружил себя густой пеленой дыма. — Забы ла свое несчастье! Все забыла! Твой муж уехал, ученым человеком стал, на пяти языках разговаривал — где теперь, куда девался? В степи надо жить, баранов пасти. Э, ничего не понимают! Спать будем! Прикрой-ка. тоно... 1 Маток с новорожденными ягнятами, для удобства ухода за ними, делят на небольшие группы — сакманы; к каждому сакману прикрепляется один че ловек — сакманщик. 2 С а д а ! — сыт, спасибо; слово благодарности после еды.
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2