Сибирские огни, 1958, № 11
видным пушком на красивом лице, Зы рянов часами сидел где-нибудь в углу, нахохлившись, как большая серая пти ца. Время от времени Зырянова вызы вали на допрос, и глаза его становились тоскливее. Вскоре он запил, добывая водку через уголовника, убиравшего гауптвахту. С доброй и печально-безвольной улыбкой жаловался на судьбу и на себя: — Вот опять вызывали: говорят, или возвращайся к нам, или расстрел. По следний раз решай! А что решать? Я не родился палачом, а жить 1 хочется. Слаб я... Безволие победило. Он начал напи ваться каждый день, играть с уголовни ками в карты «на интерес» и однажды, пряча глаза и явно стыдясь самого себя, обратился с какой-то просьбой к кара ульному начальнику. Он ушел в сопро вождении конвойного и больше не вер нулся. Был среди заключенных пожилой красноармеец-доброволец. Бритое, точ но вырубленное’ из камня лицо его по росло седой щетиной. В маленьких, глу боко спрятавшихся глазках сверкали хитроватые огоньки. Его прозвали «От цом». Он любил рассказывать молодежи длинные замысловатые истории о не бывалых приключениях в южных тропи ческих странах. Однажды кто-то дал ему покурить на ночь «анаши» — нар котика, добываемого из конопляного се мени. На следующее утро, проснувшись, «Отец» с сияющим лицом восторженно описывал картины экзотической приро ды, которые он видел в своем бредовом сне. Здесь были пальмовые рощи, лиа ны, удавы и крокодилы и прозрачные голубые бездны океана, в которых росли коралловые леса и плавали многоцвет ные рыбы и медузы. Изображал «Отец» свои сонные видения так ярко и красоч но, что все слушали, затаив дыхание. Я сам до сих пор убежден, что когда-то «Отец» видел наяву эти страны. Может быть, он плавал на кораблях? Моими соседями по нарам на долгие дни стали, попавшие сюда ^позже, два крестьянина — члены одной из первых сельскохозяйственных коммун под Ом ском. Оба — люди пожилые. Один из них был в суконном пальто до колен, в немного сдвинутой на лоб меховой шап ке и в сапогах. На серьезном бритом, с усами, лице его лежала тень задумчиво сти и внутренней сосредоточенности. Другой, одетый в старую шинель, сол датские ботинки без обмоток, и с кеп кой на голове, был на вид постарше. В его бородке клинышком просвечивала седина. Они были арестованы по подозрению, что помогали при эвакуации Омска Со ветами зарывать в прилегающих к усадьбе коммуны колках вывезенные ценности и оружие. Того, что с седова той бородкой, жестоко пытали, пороли раскаленными на огне шомполами. И сейчас спина его представляла страшное зрелище — вся в черных струпьях и глубоких, едва начавших подживать красных рубцах. > Рассказывал он обо всем пережитом по-крестьянски — неторопливо и про сто, как если бы где на пашне поранил лемехом ногу или напоролся на вилы. Как-то днем ко мне подошел черня вый казачок, что записывал меня в ве домость: — Привезли Владимира Полюдова. Пойдемте к нему в офицерское отделе ние: он сейчас там один, со мной вас пропустят. Владимира Полюдова я знал пона слышке, главным образом, как брата Евгения Полюдова, председателя Омско го Совказдепа. Он был членом исполко ма и так же, как брат, — хорунжим — по офицерскому званию и учителем — по’ довоенной профессии. Войдя в офицерское отделение, я увидел офицера невысокого роста, с плотной фигурой, в защитном френче без погон и синих галифе с казачьими лам пасами. Бросались в глаза светло-ры жие, аккуратно подбритые бородка и усы. Он встретил чернявого казачка ра достно, а меня сдержанно-любезно. Но когда он услышал мою фамилию, его лицо просияло широкой улыбкой, от крывшей белые зубы. Эта улыбка не обычайно подкупала. Мы присели на нары. Владимир Полюдов рассказал, что еще до контрреволюционного переворо та он выехал в Павлодар и успел орга низовать местный Совет казачьих депу татов. Видимо, извещенная по теле графу в тот самый день, когда пал Омск, белогвардейская организация ка зачьих офицеров вышла из подполья, подняла мятеж и захватила во время за седания весь Совказдеп вместе с Полю- довым. Его били, плевали ему в лицо и, от правляя в Омск, буквально сквозь строй и сквозь град пощечин и плевков пове ли на пароход. По пути в Омск на па лубе парохода его каждый день по не скольку раз вот так пропускали сквозь строй. Сначала Полюдов говорил обо всем наружно спокойно. Но затем правая щека его начала судорожно подерги ваться, и он вдруг, обхватив голову ру ками, беззвучно заплакал. Он долго не мог овладеть собой! Чернявый казачок принес холодной воды. Полюдов, стуча зубами о край железной кружки, сделал несколько глотков, смочил голову и понемногу овладел собою. Но щека его и много дней спустя все еще продолжала подер гиваться при малейшем волнении... Во время прогулок во дворе гаупт
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2