Сибирские огни, 1958, № 11
часовые, сменяясь несколько раз в сут ки, зорко караулили руководителя рево люционных мадьяр. Как потом мне рассказал бывший с ним редактор газеты Совказдепа «Воль ный Казак» Николай Васильевич Феок тистов, Лигетти с мадьярами-красно- гвардейцами отступал к Таре берегом Иртыша. В месте, где можно было идти только узкой открытой береговой поло сой, потому что за ней тянулась заболо ченная лесная топь — «урема», их не ожиданно настиг посланный в погоню на пароходе офицерский отряд капитана Казагранди. По отказавшимся сдаться мадьярам с парохода был открыт пулеметный и орудийный огонь. Остатки попавших в ловушку мадьяр были захвачены в плен, в том числе и командир их Лигетти, ра ненный осколками гранаты в обе ноги. Лигетти в нашей палате пробыл не долго, его куда-то увезли. Время от времени то одного, то дру гого выздоровевшего вызывали на до прос в кабинет врача к следователю следственной комиссии по делам аресто ванных большевиков, красногвардейцев и красноармейцев. После допроса их уводили в тюрьму или в концлагерь. Настроение у лежавших в арестном от делении, естественно, было очень угне тенное: каждого раньше или позже жда ла одна судьба. В этой обстановке произошел случай, который трудно забыть. Однажды в коридоре, у входа в пала ту, вскинулись к груди винтовки карау ла, отдававшего кому-то честь, и кара ульный начальник громким голосом от чеканил рапорт. Караул дружно и зычно проскандиро вал: — Здравь... желаем, ваше... дитель- ство! В сопровождении военного врача и начальника караула в палату вошел вы сокий, представительный генерал с большой белой бородой и благообразным старческим лицом. Появление генерала не предвещало ничего хорошего. У всех невольно заще мило сердце. Глаза неотрывно следили за шествием. Вот^ генерал слегка наклонился над первой кроватью, о чем-то спросил у ле жавшего на ней арестованного и' вы слушав ответ, снова что-то ему сказал и двинулся к следующему. Так он стал об ходить палату, останавливаясь у каж дой кровати. По мере того, как он продвигался дальше, головы тех, с кем он уже гово рил, поворачивались за ним, как под солнухи, поворачиваются по ходу солнца, и у всех на лицах застыла ка кая-то недоумевающая и благодарная улыбка. Вот он подошел к раненому красно- армейцу-рязанцу рядом со мной: — Чем вы больны? За что аресто ваны? — Тяжело ранен в колено. Аресто ван как красноармеец. — Ну, ну, потерпите, голубчик! Еще месяц полежите, мы вас подлечим, а там, будем надеяться, все образуется... Выздоравливайте! Не волнуйтесь, голуб чик! Тихий, чуть дребезжащий старческий голос звучал как музыка. Закаменев шее лицо красноармейца потеплело, и на губах его тоже появилась растерянно- благодарная улыбка, когда генерал по вернулся ко мне... Это был начальник госпиталя, меди цинский генерал Пасальский, уже лет двадцать работавший в этом военном госпитале, врач пироговской школы. Потом, больше чем через год, вернув шись в декабре 1919 года в Омск с 62-й дивизией III Красной Армии, я не медленно пошел в госпиталь, чтобы узнать судьбу этого чистого душой вра- ча-гуманиста и помочь ему всем, чем только мог. Но я опоздал. Месяц назад, сразу же после освобождения Омска нашими войсками, доктор Пасальский был вы бран низшим и средним медицинским персоналом начальником теперь уже со ветского госпиталя, ставшего ему род ным. Вскоре на этом же посту Пасаль ский умер от сыпного тифа... 30 августа вместе с двумя соседями по койкам я необычно отпраздновал в арестном отделении свое двадцатипяти летие. Караульный принес передачу: варе ную курицу в алюминиевой кастрюльке и булку. Вместе с этим он с осторож ностью вручил мне странную бутылку с какой-то черной жидкостью и аптеч ной литографированной наклейкой, на которой под черепом со скрещенными костями была надпись: «Наружное. Втирание для ног». В первую секунду я. изумился, но по том подумал, что здесь что-то кроется. Я вынул пробку и понюхал жидкость: ■пахло довольно отвратно. Я все же на брался смелости и попробовал ее на язык: все стало ясным. Это был разбав ленный спирт. Жена так хорошо его «за маскировала», что караульному, будь он даже горьчайшим пьяницей, и на ум не пришло бы пригубить это адское зелье... Постепенно даже самые тяжелоболь ные из нас начали подниматься и хо дить. Еще немного, и я тоже мог выби раться в мощеный дворик и сидеть на скамейке. В каменной выбоине перед ■скамьей блестела горстка воды, нали той дождями, в которой в ясные дни от ражалась голубизна неба и зеленая травинка, неведомо как пробившаяся между камней и тянувшаяся к воде. Эта маленькая лужица и эта крошечная тра винка казались мне огромным, веселым,
Made with FlippingBook
RkJQdWJsaXNoZXIy MTY3OTQ2